Книга Семеро с Голгофы, страница 8 – Энтони Баучер

В этот момент вошел директор Международного дома мистер Блейкли, за которым следовал доктор Шедель. Мартин принялся с любопытством разглядывать неофициального швейцарского представителя. Если, как говорит Курт, его турне предпринято в интересах всеобщего мира, то лучшей кандидатуры для выполнения этой миссии не придумаешь, – во всяком случае, если судить по внешности. Совершенно непохожий на своего молодого племянника Зигфрида, он напоминал тихого монаха, чьи интересы не простираются за пределы монастырского сада, требника и бедного люда. Роста он был среднего, но благодаря исходившей от него благости казался странным образом маленьким. Черты лица заостренные, но их смягчало доброе выражение глаз. Он с улыбкой вытерпел церемонию представлений, проведенную мистером Блейкли в ротарианском духе, однако ни слова не произнес, разве что вежливо повторял имена хозяев. Затем возникла неловкая пауза – так, словно ни почетный гость, ни члены комитета не знали, кому первым начинать разговор, – вслед за которой все по сигналу мистера Блейкли пришли в движение и устремились к столу.

Ужин получился пышным, но, в немалой степени ввиду отсутствия спиртного, скучным. Мартин сидел между Борицыным и Уортингом, слушая попеременно негодующие жалобы на Советы со стороны русского и англофильские разглагольствования канадца. При этом он считал, что ему еще повезло в сравнении с доктором Шеделем – тому приходилось сохранять вежливую улыбку, пока окружающие пространно рассуждали о международном братстве, воплощением коего является этот Дом. Судя по всему, его английский был не чрезмерно хорош, но оно, на вкус Мартина, только к лучшему.

Наконец покончили с десертом, и у Мартина появилась возможность спокойно выпить чашку кофе и выкурить сигарету. Мистер Блейкли поднялся с места и разразился речью, для которой его застольный монолог, обращенный к Шеделю, явно оказался лишь репетицией; закончил он здравицей в честь «этого достойного ученого и человека, посвятившего жизнь делу, которое, можно с уверенностью сказать, есть важнейшее для всего человечества, а в нынешние беспокойные времена для нас, американцев, прежде всего (Мартин внутренне поморщился) – делу укрепления Всеобщего мира» (за сим последовало пятиминутное отступление, после которого оратор подвел итог сказанному). «Друзья Международного дома, мне не хватит слов, дабы воздать должное этому человеку. Да и чем меньше о нем будет сказано, тем лучше» (при этом столь характерном для Блейкли неуклюжем повороте Мартин с трудом удержался от ухмылки). «Господа, доктор Хьюго Шедель».

Доктор Шедель говорил негромко и с сильным акцентом.

– Господа, – начал он, – я на языке вашем с большим трудом говорю. Мой племянник сказать мне, что среди гостей есть, кто может мне переводить. Herr Lamb, möchten Sie viеlleicht  übersetzen was ich auf Dеutsch sage?

– Sehr gerne, Herr Doktor, – откликнулся Мартин.

– Besten Dank, mein Freund. Also…^[13]

Доктор Шедель выдержал небольшую паузу и начал импровизированную речь – с остановками, чтобы дать Мартину возможность перевести сказанное.

Это была простая, откровенная беседа, призыв к человечеству, представленному здесь выходцами их разных стран, позабыть о своей злой природе и открыть шлюзы добру. В какой-то момент, развивая тезис, оратор ударился в некоторую мистику и заговорил о власти Черного и Белого, которые правят миром. Черное, сказал он, воздает злу, но сами награды тоже являются злом; Белое же воздает добру средствами добра. Поэтому нам следует абстрагироваться от Зла, ибо только таким способом мы сможем добиться воздания Добра. «Я знаю, что это дурное христианство, – добавил он, – но ведь оно и адресовано дурным христианам».