Книга Заживо погребенный, страница 29 – Арнольд Беннет

— Билет предъявите! — потребовала сутана.

Прайам пошарил, но не нашел билета.

— Кажется, потерял, — еле выговорил он.

— Ладно, имя-фамилие как?

— Прайам Фарл, — ответил Прайам Фарл механически.

— Сбрендил, видно, — пробормотал презрительно один из молодых людей. — Пошли, Стен, из-за такого типа еще наш псалом пропустим. — И оба удалились.

Затем явился юный полицейский, по выходе из святилища натягивая шлем.

— Что за дела? — спросил этот полицейский уверенным тоном, обеспеченным всей мощью Империи.

— Вот, возле органа безобразил, — заметила сутана строго, — и заявляет, как будто бы имя-фамилие ему Прайам Фарл.

— О-о! — сказал полицейский. — А-а! А кто его допустил к органу?

— Почем я знаю, — ответила сутана. — У него и билета даже нету.

— А ну вон отсюда! — крикнул полицейский, яростно хватая Прайама за плечо.

— Я буду вам весьма признателен, если вы меня оставите в покое, — сказал Прайам, вся природная гордость которого восстала против этих тисков закона.

— Ах, вы будете, будете, да? А это мы еще посмотрим. Это мы еще посмотрим, да.

И он поволок Прайама вдоль аркады, под приглушенные такты: «…поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц…»^[8] Таким манером они не очень сильно продвинулись, когда встретили другого полицейского, уже старше.

— В чем дело? — спросил старший полицейский.

— Пьяный, в аббатстве безобразил, — ответил младший.

— А нельзя идти тихо-спокойно? — спросил Прайама старший полицейский с тенью сострадания.

— Я не пьян, — свирепо рыкнул Прайам; он еще не освоился в Лондоне и не понимал, как глупо пререкаться со сторожевыми псами правосудия.

— Нельзя идти тихо-спокойно? — повторил старший полицейский, уже без тени сострадания.

— Можно, — сказал Прайам.

И он пошел тихо-спокойно. Опыт учит с быстротою молнии.

— Где же моя шляпа? — спросил он почти тотчас, невольно останавливаясь.

— Эка! — сказал старший полицейский. — А ну пошли живей!

Он шел между ними, растягивая шаг. Но едва они вошли во двор епископа, левая рука Прайама, нервно шаря в кармане, наткнулась на кусок картона.

— Вот мой билет, — сказал он. — А я думал — потерял. Я совершенно ничего не пил, и лучше вы меня отпустите. Все это ошибка.

Процессия замерла на то время, пока старший полицейский очарованно изучал официальный документ.

— Генри Лик, — расшифровал он имя.

— А всем говорил, как будто бы Прайам Фарл он, — пробормотал младший полицейский, засматривая через плечо товарища.

— И ничего подобного, — поспешно вставил Прайам Фарл.

Покуда старший вдумчиво оглядывал пленника с головы до ног, явились двое мальчишек, образовали толпу, но она тотчас рассеялась под грозным взором.

— Непохоже, чтоб он столько выхлебал, что омнибус вымыть можно, а? — засомневался старший полицейский. — Слышьте, мистер Генри Лик, — продолжал он, — знаете, чего бы я на вашем месте сделал? Пошел бы и купил новую шляпу на вашем месте, и живо!

Прайам поспешил прочь и слышал, как старший полицейский наставлял младшего:

— Он жентльмен, вот он кто, а ты балда. Забыл, что ты при исполнении?

И уж такова сила совета, данного при известных обстоятельствах лицом, облеченным властью, что Прайам Фарл пошел-таки прямо-прямо по Виктория-стрит, и в знаменитой лавке дешевых шляп, у Сотера, в самом деле купил себе новую шляпу. Потом он взял таксомотор на стоянке напротив Военных товаров, кинул адрес — «Гранд-отель Вавилон». И когда машина набрала скорость, но не раньше, он разразился неудержимой бранью. Он ругался от души, разнообразно, бесстыдно, беспощадно, по французски и по-английски сразу. И он не переставал ругаться. Такое поведение я не берусь оценивать; но что было, то было, скрывать не стану. Порыв его иссяк до того, как он добрался до отеля; вся Парламент-стрит была запружена — сплошной затор — по случаю его похорон, и шоферу пришлось искать обходных путей. Наругавшись вволю, Прайам стал понемногу успокаиваться. Правда, возле отеля, исключительно на нервной почве, он дал шоферу полкроны, — ни с чем несообразно.