Книга Повесть о старых женщинах, страница 17 – Арнольд Беннет

К счастью, жители Пяти Городов были, в общем, довольны собою, они даже не подозревали, что отстали от времени и не совсем очнулись от векового сна. Они полагали, что интеллектуальные, технические и социальные сдвиги достигли того уровня, какой только был возможен, и восторгались собственными успехами. Вместо чувства униженности и стыда они испытывали гордость за свои жалкие достижения. Им следовало бы смиренно ждать поразительных деяний своих потомков, а они, обладая ничтожной способностью верить и весьма значительным самомнением, предпочитали оглядываться назад и делать сравнения с прошлым. Они не предвидели, что появится замечательное новое поколение — мы. Несчастные, слепые, самодовольные люди! Смехотворная конка — вот что было типичным для них. За пять минут до отправления кондуктор звонил в огромный колокол, звук которого разносился от методистской церкви до Птичьего двора — самой окраины города, затем, после размышлений и колебаний, вагон пускался по рельсам в путь навстречу неведомым опасностям, а пассажиры громко прощались с провожающими. Около Бликриджа конке полагалось остановиться у заставы, а чтобы помочь ей взобраться в гору на Ливсон-плейс и на Сазерленд-стрит (по пути к Хенбриджу), впрягали третью лошадь, на спину которой усаживался крохотный, щелкающий кнутом мальчуган; он все время сновал как челнок между Ливсон-плейс и Сазерленд-стрит и даже в сырую погоду вызывал зависть у местных мальчишек. После получасового, сопряженного с риском путешествия конка торжественно въезжала в узкую улицу, ведущую к конечной станции, и румяный кондуктор, неоднократно прокрутив отполированную железную ручку единственного тормоза, обращал полное скрытого торжества внимание на пассажиров, отпуская их с таким видом, как будто произносил славословие св. Троице.

И это считалось последним достижением в использовании тяговой силы! Щелкающий кнутом мальчик верхом на дополнительно оплаченной пощади! О слепцы, слепцы! Вы не могли предвидеть те сто двадцать электрических трамваев, которые, бешено трясясь и грохоча, мчатся сейчас со скоростью двадцать миль в час по всем главным улицам округа!

Вот почему вполне естественно, что Софья, зараженная высокомерием своего времени, не сомневалась в идеальной элегантности принцесс. Она изучала их, как если бы то были пятнадцать апостолов nec plus ultra^[11], а затем, вынув несколько цветков и перьев из шкатулки, сопровождаемая предостерегающими возгласами Констанции, скрылась за зеркалом и тотчас появилась оттуда в виде благородной дамы, подобной принцессам. Необъятное платье матери вздувалось вокруг нее во всей своей феерической роскоши. Вместе с платьем она обрела и величие матери — выражение уверенности в себе и многократно испытанной способности преодолевать жизненные кризисы; казалось, этими присущими ей свойствами миссис Бейнс наделяла свою одежду еще до того, как начинала ее носить. И действительно, висевшие на вешалке наряды миссис Бейнс внушали почтение к себе, как будто бы часть ее существа отделилась от нее и перешла к ним.

— Софья!

Констанция прекратила работу и, не поднимая головы, но оторвав взгляд от вышивки, созерцала вставшую в позу сестру. Она оказалась свидетельницей святотатства, чудовищной непочтительности. Она предчувствовала, что на это дерзкое, грешное дитя обрушится возмездие. Но не склонная к столь бурным, неистовым порывам, она смогла лишь робко улыбнуться.