Книга Повесть о старых женщинах, страница 277 – Арнольд Беннет

Констанция поняла, что и ей следует вести себя с тем же восхитительным спокойствием; так она и поступила. Это было бейнсовское спокойствие. Однако она заметила, что губы ее сестры дрожат. И это было приятно Констанции — значит, не она одна такая дурочка. В очертаниях рта Софьи тоже было что-то странное. Должно быть, это результат приступа, о котором Софья ей писала.

— Сирил тебя встречал? — спросила, не зная с чего начать, Констанция.

— О да! — обрадованно ответила Софья. — Я была у него в мастерской, и он проводил меня на станции в Юстоне. Он очень милый мальчик. Я от него в восхищении.

С той же интонацией Софья говорила «Я от него в восхищении», когда ей было пятнадцать лет. Ее тон и властная манера держаться вернули Констанцию в шестидесятые годы. «Она ни капельки не изменилась, — обрадовалась Констанция. — Не изменилась, несмотря ни на что». Но за этой мыслью стояла другая, более общая. «Несмотря ни на что, Бейнсы не меняются». И верно, Софья, какой ее помнила Констанция, не изменилась. Никакие превратности судьбы не властны над сильными личностями. Открыв для себя прежнюю Софью, которая предстала перед ней, когда произнесла похвалу Сирилу, Констанция приободрилась и повеселела.

— Это Фосетт, — сказала Софья, потянув поводок.

На это Констанция не знала, что ответить. Разумеется, Софья не ведала, что творила, когда везла такую собаку в Пять Городов, где люди так придирчивы.

— Фосетт! — ласково повторила Констанция кличку и слегка наклонилась к собачонке. В конце концов собака не виновата. Софья к тому же упоминала Фосетт в своих письмах, хотя и не подготовила Констанцию к тому, что ей предстоит увидеть.

Все это не заняло и минуты. Появился носильщик с двумя чемоданами Софьи. Как заметила Констанция, это были на редкость «добротные» чемоданы, да и одета Софья была хоть и «не без претензии», но зато на редкость «добротно». Затем их отвлекла покупка билета до Берсли, и скоро первое потрясение от встречи улетучилось.

В купе второго класса окружной дороги у Констанции, сидевшей напротив Софьи с ее собачонкой, было время как следует рассмотреть сестру. Констанция пришла к выводу, что, хотя Софья была худощава, не сутулилась и лицо ее под шляпкой сохранило форму продолговатого овала, выглядела она не моложе своих лет. Констанция увидела, что Софье пришлось несладко — жизненный опыт безжалостно отпечатался на ее лице. На расстоянии Софья могла показаться тридцатилетней женщиной, даже девушкой, но в тесном железнодорожном купе видно было, что ее состарили страдания. Однако ясно было, что дух ее не сломлен. Послушать только, как Софья заявила засомневавшемуся носильщику, что непременно возьмет Фосетт с собою в купе! Посмотреть только, как она захлопнула дверь купе, не желая допускать сюда посторонних! Она привыкла командовать. В то же время с ее лица почти не сходила улыбка, словно она поклялась сама себе: «Я и умру, улыбаясь». Констанция жалела Софью. Признавая первенство Софьи в опыте, очаровании, знании света и силе личности, Констанция все же с чувством спокойного, глубинного превосходства жалела Софью.

— Вообрази, — сказала Софья, рассеянно поглаживая Фосетт. — В Юстоне, пока Сирил брал мне билет, ко мне подошел какой-то человек и говорит: «А, мисс Бейнс, я вас лет тридцать не видал, но я знаю — вы мисс Бейнс или бывшая мисс… и все такая же красотка». Сказал и ушел. Должно быть, это был Холл, бакалейщик.