Книга Повесть о старых женщинах, страница 339 – Арнольд Беннет

До обеда Констанция пробыла у окна и вернулась к окну после обеда. К счастью, ей не взбрело в голову посмотреть в небо, когда там в западном направлении пролетал шар Дика — она бы сразу же догадалась, что это летит Дик, и попрекам не было бы конца. План создания Федерации был столь значительным поводом для недовольства, что она сдерживалась из последних сил. Констанция не занималась политикой, не руководствовалась общими соображениями, не представляла себе орбиты планет в виде огромных эллипсов. Она не в состоянии была заметить нелепость в сохранении муниципальных границ, которые, благодаря росту округа, стали искусственными, обременительными и вредными. Она ничего не видела, кроме Берсли, а в Берсли — ничего, кроме Площади. Она знать ничего не знала, кроме того, что ее сограждане, которые некогда делали покупки в Берсли, теперь ездят в Хенбридж и что Площадь стала пустыней, на которой распоряжаются старьевщики. И есть же люди, которые хотят склониться перед Хенбриджем, которые готовы пожертвовать самим именем Берсли, чтобы ублажить этих жадных и пробивных «американцев»! Она не могла понять таких людей. Да знают ли они, что бедняжка Мария Кричлоу сидит в сумасшедшем доме из-за претензий Хенбриджа? Ах, Мария, бедняжка, о ней никто не вспомнит! Да знают ли они, что эта косвенная причина того, что ее, дочь крупнейшего торговца в Берсли, вышвыривают из дома, где она родилась? Стоя у окна и наблюдая триумф Федерации, Констанция с горечью пожалела, что много лет назад не купила дом и лавку на торгах в Мерикарпе. Будь она хозяйкой, она бы показала им, что к чему! Констанция забыла о том, что имущество, которым она владела в Берсли, было для нее источником раздражения и что она только и мечтала продать его, пусть даже с убытком.

Констанция убеждала себя, что имеет право голоса и что, будь она способна сдвинуться с места, она бы, конечно, отправилась голосовать. Она убеждала себя, что проголосовать — ее долг. И вот, поддавшись иллюзии, рожденной ее утомленными нервами, которые с каждой минутой напрягались все сильнее, она вообразила, что ишиас немного отпустил. «Если бы только я могла выйти!» — подумала она. Она бы взяла извозчика, да и любой из тянущихся в процессии автомобилей охотно подвез бы ее до Ратуши и, возможно, в виде исключения, довез бы ее назад. Но нет! Она не смела выйти на улицу. Она боялась, по-настоящему боялась, что даже кроткая Мэри ее остановит. Иначе она послала бы Мэри за кебом. А если Лили вернется в тот самый момент, когда она будет выходить из дому или возвращаться! Не следует ей выходить. И все же, как ни удивительно, ишиас отпустил. Выйти на улицу — безумие. Однако… К тому же Лили нет. Констанции было обидно, что Лили не зашла во второй раз. Лили ею пренебрегла… А она возьмет и выйдет. Отсюда до Ратуши всего четыре минуты ходу, а чувствует она себя лучше. К тому же давно не было дождей, и ветер подсушил дорожную грязь. Да, она выйдет.

Крадучись, Констанция направилась в спальную и оделась, крадучись, спустилась по лестнице и, не сказав ни слова Мэри, вышла на улицу. То был отчаянный поступок. Очутившись на улице, Констанция почувствовала, как слаба, как устала от предпринятых усилий. Боль возобновилась. На улице было все еще сыро и грязно, дул холодный ветер, небо было угрюмо. Надо бы вернуться! Надо бы признать, что безумием было затеять такое! Казалось, до Ратуши еще мили и мили, и все в гору. Однако Констанция двинулась вперед, намеренная внести свою лепту в разгром Федерации. Каждый шаг заставлял старую женщину скрежетать зубами. Она пошла через Птичий рынок, потому что, если бы она направилась через Площадь, ей бы не миновать лавки Холла, откуда ее могла заметить Лили.