Книга Черная бабочка страсти, страница 30 – Анна Аксинина, Татьяна Аксинина

***

– Невероятно! Вы меня нашли в «Яндексе»? – Татьяна Александровна, миниатюрная, «балетная» женщина лет 50-ти, никак не могла придти в себя от удивления. Она изумленно моргала накладными ресницами, которые вместе с черной подводкой призваны была увеличить её маленькие глазки. Несколько раз повторила она: «Ну, надо же!» – мотая при этом головой с пышной прической, лохматой копной рыжеватых волос. Она энергично жестикулировала, и придерживалась молодёжного стиля в одежде. Пожалуй, сзади её можно было бы принять за девушку в коротенькой кожаной юбочке и дырчатых летних сапогах на высоких каблуках.

– Ну, надо же! Я и знать не знала, что Ниночка стала художником! Обязательно сходила бы на выставку. Мы с мужем, хоть и нечасто, но бываем в белокаменной. Нет, ну надо же! Как всё совпало: этот фестиваль молодежных театров, мы – в Москве, а тут вы позвонили.

– Наверное, мне просто было очень нужно, – Марина тактично подводила собеседницу к цели разговора. – Вы сказали, что у нас мало времени до церемонии награждения лауреатов.

– Ах да, минут пятнадцать-двадцать. Так что вы хотели узнать? Про Инну Верента я совершенно ничего сказать не смогу.

– Я пишу большую статью о художнице Нине Веретенниковой. Мне хочется узнать побольше о её родителях. Вы работали вместе с Леоном Верента, были на похоронах его жены, приняли участие в судьбе его дочери. Вы, наверное, дружили с ним?

– Да, мы очень были дружны с Веретенниковыми. Лёня и Белла – какая красивая была пара! Она – брюнетка, очень темные, почти черные вьющиеся волосы, смуглая кожа – и светло-голубые глаза, яркие, лучистые. Он – блондин, светло-русый, сероглазый. Лицо – обыкновеное, даже простецкое, очень симпатичная улыбка. Но какая фигура, какая пластика! Она так любили друг друга, просто надышаться не могли!

– А какая у них была разница в возрасте?

– Белла была старше Лёни, может, на 3 года, может, на 4. Но это совершенно не бросалось в глаза. Она была очень стройная, с лёгкой походкой, после родов почти не пополнела. Представляете, она чуть в кулисе не родила! Никак не хотела бросить Лёню одного. Не пропускала ни одного выступления. Лёгко переносила наш цирковой быт, хлопотала, создавала мужу хоть какой-то уют. Никогда не жаловалась, всегда улыбалась, за работой часто пела.

– За какой работой, на кухне?

– Почему на кухне? Она у нас художницей по костюмам работала. Вкус у неё отменный был и фантазия. Не удивительно, что Ниночка такая талантливая – в мать. Хотя внешне она больше была похожа на Лёню, точнее даже – на его маму, Нину Сергеевну. Я с ней пересекалась как-то раз в антрепризе. Сильная женщина, волевая, она подавляла Лёню, навязывала свой старомодный стиль. Уйдя от матери, Лёня стал свободнее, смелее, создал собственный номер. Белла красивый костюм ему придумала, черная бабочка.

– Номер был очень рискованный?

– Номер был очень… красивый, он позволял Лёне показать всё, на что он способен. Рискованный? Пожалуй, да, но не более, чем позволяет техника безопасности. У нас же есть инспектор манежа.

– Тогда, простите за вопрос, почему он разбился?

– Реквизит подвел, так бывает. Лопнул трос трапеции, в руках у Лёни осталась пустая трубка. Он упал прямо на представлении, на публике, как у нас говорят. А в третьем ряду сидела Белла с двухлетней Ниночкой. Белла, представляете, не крикнула и ребёнку зажала рот. «Нельзя на публике», – это у всех цирковых в крови. Зато потом она так кричала, так убивалась! Мы боялись, она руки на себя наложит. После смерти Лёни Белла ушла из цирка и уехала с дочкой в Москву. А Нина с того момента, как папа разбился, от ужаса говорить перестала. Мы переписывались с Беллой, я навещала её иногда проездом. Она немного успокоилась, но как-то потухла, потеряла интерес к жизни. С работой не заладилось, она за какие-то гроши рисовала афиши в кинотеатре. Жила в комнате в рабочем общежитии. Наши жалели Беллу, чтобы как-то поддержать, иногда заказывали ей эскизы новых костюмов. Она бралась, но как-то неохотно, делала в срок, старательно, но без той искры, как раньше.