
Онлайн книга «Руки Орлака»
Она завопила пронзительным, изменившимся от тревоги голосом: – Стефен!.. Стефен!.. Стефен!.. Мимо в спешке пронесли носилки – одни, другие, третьи… Во тьме, у разбитых вагонов, суетились люди. Кто-то прокричал: – Свет! Боже правый, нам нужен свет! На это другой голос, сухой и властный, ответил: – Первый из вспомогательных поездов привезет прожектор. Спокойнее, прошу вас. Розина, обезумев, вертелась вокруг собственной оси, обращаясь ко всем, кто проходил мимо: – Мсье, помогите, скажите… Я ищу мужа… Она не говорила: «Стефена Орлака, пианиста», так как слишком долго жила среди простого люда, чтобы не знать, что известное имя не всегда является таковым во всех кругах и что, даже если оно таковым и окажется, не всегда следует его произносить. Но никто ей не отвечал. Каждый, будучи занятым какой-то своей работой, исполняя насущный долг, казался бесчувственным автоматом, собранным для одной-единственной серии движений. – Так тут даже факелов нет, что ли? – прокричал кто-то визгливым голосом. – Пока не нашли! Сейчас разведем огонь… У нас тут повырывало все кабели… Теперь, когда пожар был потушен, ночь жадно поглотила все ужасы катастрофы. Рассмотреть что-либо можно было лишь с помощью переносных фонарей. Порывшись у себя в муфте, Розина вытащила крошечный электрический фонарик. Она нажала кнопку, и безделушка выдала тоненький, изможденный луч света – вот-вот могла сесть батарейка. Держа этот холодный «уголек» в вытянутой руке, госпожа Орлак принялась ходить вдоль обломков вагонов, где работали группы спасателей. Кружок красноватого света мало-помалу показал ей ужасающий пудинг, спекшийся из дерева, железа, плоти и всего того, что можно увидеть в кошмарном сне. В результате этого страшного столкновения поездов были исполнены невероятные трюки: вагоны выстроились в четырехэтажные здания, dining-car[4]встал вертикально, словно какая-нибудь дымовая труба, а два длинных вагона, врезавшись друг в друга, превратились в один-единственный. Представить себе критический миг катастрофы, тот громовой удар, который и привел к подобному сплаву, без содрогания не получалось. Но ужаснее всего было то, что еще одним ингредиентом этого пирога были люди: мертвые, некоторые из них виднелись то тут, то там, раздавленные, расплющенные, разрубленные на куски, порой едва различимые в сжимавшем их спрессованном беспорядке, порой лежащие на земле, на которую они падали, пролетев по воздуху, словно куклы, выброшенные каким-нибудь глупым карапузом; а также живые, те, чьи стоны еще можно было услышать, те, чью агонию под инертной грудой железа еще можно было увидеть, те, что лежали невидимые где-то под обломками, не в состоянии даже пошевелиться в сковавшем их жестком футляре. – Свет! Да когда же нам наконец дадут свет? И костры! Их разожгут или нет? Борясь с подступающей слабостью, Розина склонялась над неузнаваемыми останками, рассматривала оторванные руки и ноги, которые выглядывали из этой кучи, словно торчащие из стены гвозди. Внимание ее привлекла золотая пуговица на манжете, теперь походившей на грязную тряпку, обернутую вокруг бледного запястья. Переступив через чьи-то останки, она подошла ближе. Это было не то, чего она опасалась… – Эй, мадам! – произнес кто-то у нее за спиной. – Мне что, еще нужно следить, чтоб никто тут не лазил? Пройдемте со мной. |