Книга Доктор Лерн, полубог, страница 113 – Морис Ренар

Проснувшись, я испытал настоящие неприятности. Я оказался в одиночестве.

Не понимая, в чем дело, я попытался объяснить отсутствие Эммы вполне понятными обстоятельствами домашнего характера, но ее место на кровати было холодно, и это навело меня на грустные размышления.

Я позвонил лакея. Он пришел и передал мне письмо, которое я сохранил и пришпилил булавкой над своим письменным столом. Вот оно:

«Милый Никола,

Прости меня за горе, но луче растатся. я всретила вчера моего перваво Любовнека, человек, за которого я подралась с леони Алсид. Это тот красавец, который был вчера победным. Я возвращаюсь ему, потому что он в моей крови. Правельно, что я могла кинуть его только для громадных денег, что лерн Обещал. Потом я сделала бы тебе несчастным, потом я сделала бы тебе рогатым, потомучто ты нравился мне только 2 раза вжизни, тотраз, когда бык ударил тебе рогом, потом вроще, а потом, когда ты убежал отмене из маей камнаты. Остальные разы ты ничего ни стоил, а я хочу иметь настаящава мущину. Ты не винават, что ты не гадишся для мене, потому я думаю, что ты не будешь гаревать.

Прощай на вся жизь

Эмма Бурдише.»^[2]

Перед таким категорическим решением, да еще изложенным таким варварским языком, недалеко ушедшим от судейского наречия, оставалось только преклониться. Да разве чувства, которыми руководилась Эмма, написав мне такое письмо, не были теми самыми, которые соблазнили меня в ней? Разве я не любил в ней больше всего и прежде всего эту безумную жажду любви, причину ее очаровывавшей привлекательности и причину ее неверности?

У меня не хватило энергии и мудрости отложить на завтра остаток размышлений и выводов. Я боялся, чтобы не совершить какой-нибудь непростительной глупости. Поэтому я справился, когда идет первый поезд в Париж, и вызвал человека, который взялся бы отправить багажом мою восьмидесятисильную машину, или, если хотите, Клоц-автомобиль.

Скоро мне сообщили, что этот человек явился, и мы отправились вместе с ним в гараж.

Автомобиль исчез.

Вы сами поймете, что я не упустил случая сблизить обе эти измены и обвинить Эмму в каком-то гнусном сообщничестве. Но хозяин гостиницы, решив, что тут дело не обошлось без шайки грабителей, отправился в участок. Он немедленно вернулся и сказал, что в каком-то переулке предместья найден автомобиль № 234—XV, брошенный там жуликами, по его мнению, из-за недостатка масла: в резервуаре его не осталось ни капли.

— Великолепно! — подумал я. — Клоц хотел убежать! Он не рассчитал, что не хватит масла и вот теперь он парализован…

Но я сохранил про себя настоящее объяснение этого инцидента, а механику приказал довезти автомобиль до вагона при помощи лошадей, не пуская в ход мотора.

— Обещайте мне, что вы исполните мое приказание! — настаивал я. — Это чрезвычайно важно… Вот скоро отходит мой поезд, и мне надо спешить, чтобы не опоздать на него. Ну, с Богом, только ни под каким видом не вливайте масла.

Вот я, наконец, в этом особняке, на проспекте Виктора Гюго, нанятом для Эммы. И я в нем один, наедине со своими странными воспоминаниями, потому что Эмма предпочла пожертвовать своей опьяняющей и прибыльной красотой в пользу г. Альсида… Не будем об этом больше говорить.

Начало февраля. Сзади меня в камине трещат дрова с шумом щелкающего бича. Со времени моего возвращения в Париж, не имея определенных занятий, не читая ничего, я занимаюсь тем, что с утра до поздней ночи записывал на этом круглом столике все то, что я пережил за последнее время. Кончены ли мои приключения?..