Книга Доктор Лерн, полубог, страница 92 – Морис Ренар

Но она кажется мне неразрешимой.

* * *

Вот, значит, куда вели те универсальные знания моего дяди, которыми я так восторгался и которыми дядюшка так гордился.

Его теория хоть кого могла сбить с толку. Я должен был бы прийти от нее в изумление. В ней была яркая тенденция к спиритуализму, которая была курьезна в таком материалисте, как Лерн. Его теория казалась до того фантасмагоричной, что, познакомившись с ней, немало глаз, прикрытых учеными очками, начитанными пенсне, смелыми моноклями, раскрылось бы от изумления, смешанного с недоверием. Что касается меня, я не понял сразу всех изумительных сторон его открытия, так как все еще не совсем оправился тогда. Я даже не понял, что перевел что-то вроде французско-немецкого «мене-текел-фарес», направленного по моему адресу. Мое внимание было целиком привлечено выражениями: «организованное тело, которое никогда не жило» и тем, что профессор сомневался в том, что ему удастся когда-нибудь добиться уничтожения отростка. Значит, его предприятие окончилось неудачей. После всех его последних выходок, я был убежден, что он может творить всякие чудеса; только одно могло меня повергнуть в изумление: его признание в том, что он ничего не может сделать.

Я отправился на поиски дяди, чтобы передать ему книжечку. Толстая со всех сторон Варвара, которую я встретил по дороге, сообщила мне, что он гуляет по парку.

Я его там не нашел. Но на берегу пруда я увидел Карла и Вильгельма, которые внимательно смотрели на воду. Я питал отвращение к этим двум грубым субъектам, меня отталкивала мысль, что у них перемещены мозги, и я всегда старательно избегал их близости. Но на этот раз зрелище, привлекавшее их внимание к пруду, заставило и меня подойти к ним поближе.

Из воды в алмазных брызгах выскакивал и погружался обратно карп. Он шевелил своими плавниками, как крыльями, и казалось, что он хочет улететь…

Несчастный, он действительно к этому стремился. Передо мной была та рыба, которую Лерн наделил мозгом черного дрозда. В пленной птице, заключенной в свою чешуйчатую темницу, проснулись воспоминания о прежней жизни, и она рвалась в недостижимое для нее небо из своего, надоевшего ей, холодного заключения. Наконец, после отчаянного усилия, трепеща жабрами, карп упал на берег. Тогда Вильгельм схватил его и оба помощника удалились со своей добычей. Они поддразнивали ее, как расшалившиеся грубые и жестокие уличные мальчишки: они насвистывали, насмешливо подражая пению дрозда, и хохотали, причем смех их был похож на ржание и, сами не зная того, они гораздо удачнее подражали ржанию лошади, чем пению птицы.

Я стоял и задумчиво смотрел на пруд, — эту волнующуюся мокрую клетку, в которой заколдованное существо вытерпело муки стремления ввысь и тоску по гнезду… Теперь его мучения окончатся на плите… А каким образом и когда кончатся страдания остальных жертв: вырвавшихся на свободу животных, Мак-Белля… Ах, Мак-Белль!.. Как его спасти?!..

На спокойной, уснувшей поверхности воды сглаживался последний круг, и небесный свод снова отражался в успокоившемся зеркале. Вечерняя звезда сияла в глубине его на бесконечно далеком расстоянии… но достаточно было захотеть и казалось, что она сверкает на поверхности воды. Листья болотных лилий, самых разнообразных форм — круглые, полукруглые и серпообразные — казались отражениями луны в различных стадиях ее появления, заключенными в эту застывшую от сна воду.