Онлайн книга «Сладкая мука любви»
– Такер, прошу тебя… прошу тебя! Послышался звук, похожий разом на смешок и на сдавленный стон. Веки Такера приоткрылись. – Выше… голову, Маллой… и дай дорогу… Он говорил с трудом. Глаза закрылись, потом снова приоткрылись. Однако Такер сумел привстать. Эмма закинула его руку себе на плечи и приготовилась принять на себя вес тела. – Дай… дорогу… – Я помогу! – Рухну… на тебя… – Не посмеешь! Гримаса исказила его лицо, но Эмма поняла, что Такер пытался улыбнуться. Неописуемо медленно он начал выбираться из фургона. В последнюю минуту, не удержав равновесия, он сполз вниз, всей тяжестью навалившись на девушку. Ей показалось, что она слышит хруст собственных костей, но удержалась и не вскрикнула. Какое-то время – целую вечность – Такер просто висел на ней, тяжело дыша. Эмма смотрела на дверь. Ступени! Их предстоит одолеть! – Почти пришли, – задыхаясь, проговорила она. Дождь, ненадолго притихший, снова обрушился на них как из ведра. Ветер с воем трепал и рвал кустарник и деревья, среди которых была укрыта хижина, но Эмма едва замечала все это. Чтобы волочить Такера вверх по ступеням, требовалась масса усилий. Когда дверь распахнулась под тяжестью их тел, Эмма с трудом удержалась, чтобы не свалиться самой и не дать упасть Такеру… Наконец все оказалось позади. Такер лежал на деревянных нарах, накрытых соломенным тюфяком. В четырех стенах было сухо и даже душновато после холода снаружи. Царило молчание. Такер, должно быть, снова впал в забытье. Девушка лихорадочно решала, что предпринять в первую очередь: заняться им, лошадьми или огнем в очаге. Для начала она зажгла керосиновую лампу на столе. Свет показался ярким и согревал если не тело, то душу. Хижиной ковбои пользовались нечасто, только в экстренных случаях, но все же в ней должен был быть неприкосновенный запас. При свете лампы Такер выглядел еще ужаснее. Он был избит до неузнаваемости. От сострадания сердце девушки заныло. Протянув руку, она осторожно убрала с его лба волосы, настолько влажные, что они казались темными. Что-то горячее упало на руку, потом еще и еще. «Да это же я плачу!..» – подумала Эмма. Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Такер смотрел на нее. – Не капай на… меня, Маллой. Я и так… и так почти утонул… в этом ливне. – Я и не думаю плакать! Это дождевая вода. – Значит… идет горячий… дождь. Эмма насупилась и вдруг заметила, что гладит Такера по мокрым волосам. Она отдернула руку. – Как ты? – Бывало и хуже. – Здесь должны быть какие-нибудь лекарства, но сначала нужно промыть раны. – Лошади… – Что? – Займись ими. – Да, но… – Ты слышала? Займись лошадьми… Кажется, жизнь начинает возвращаться к Такеру, раз он заговорил таким непререкаемым тоном. – Ты ковбой до мозга костей, – заметила Эмма, качая головой. – Животные всегда прежде всего. Тот, кто всю жизнь провел на ранчо, знал цену хорошей лошади и скорее пренебрег бы своим здоровьем и безопасностью, чем поставил под угрозу животное. Обтереть и накормить лошадь было задачей номер один, каким бы усталым ни был хозяин после долгой дороги. – К хижине пристроен навес, я отведу лошадей туда. – Девушка поднялась на ноги, убирая с лица мокрые пряди. – Никуда не уходи, Гарретсон, я на минутку. У двери она помедлила пару секунд, собираясь с духом, потом бросилась в ливень, как в омут. Ей удалось выпрячь лошадей без особых проблем, но когда она вела их в поводу к навесу, гром грянул снова, жутким трескучим эхом отдавшись в каньоне. Животные, и без того напуганные, вскинулись на дыбы. Эмма отпрянула, чтобы не попасть под копыта, и лошади, ощутив свободу, вслепую ринулись прочь и исчезли в потоках дождя. «Ну вот, теперь мы все равно что на необитаемом острове». Лошади, конечно же, вернутся на ранчо – одни, без фургона. Отец обезумеет от тревоги за нее. Но в данный момент ничего сделать нельзя. Надо заняться Такером. Когда она вошла в дом, оставляя за собой мокрую дорожку, он уже сидел на нарах. Лицо его распухло и было покрыто кровоподтеками и царапинами; кое-где виднелись кровоточащие ранки, особенно на подбородке. Сердце Эммы снова сжалось. – Ну как? – спросил Такер. – Сбежали. – Тебе досталось? – Нет, просто обидно, что не справилась. Он сделал движение опустить ноги с нар. – Ну нет, Гарретсон, ты это брось! Даже и не думай вставать! К ее большому облегчению, он подчинился и остался сидеть, привалившись спиной к стене. Веки его медленно опустились. Вне себя от беспокойства, Эмма кинулась обшаривать хижину в поисках каких-нибудь лекарств. Все необходимое оказалось в жестяной коробке на полке в углу: чистые тряпки, которые можно порвать на бинты, корпия и склянка с примочкой. Девушка поспешила к Такеру. Однако когда она приблизилась, он открыл глаза. – Сначала ты, Маллой, – произнес он тихо, но твердо. – Нельзя оставаться в мокром – простудишься. Снимай все это… – И что дальше? Я не подумала захватить с собой дорожный баул со сменой одежды. Ей удалось насмешливо улыбнуться, но вид Такера беспокоил ее все больше. А вдруг у него повреждено что-то внутри? – Поищи одеяло. Наверняка оно здесь есть. Разожги огонь в очаге, закутайся в одеяло, а одежду развесь сушиться. – Отличная идея! Так я и поступлю… с твоей одеждой. А о своей подумаю позже. Эмма торопливо повернулась к очагу, ожидая возражений. Но их не последовало. Тревожно обернувшись, она поняла почему. Он смотрел на нее. И не просто смотрел, а уставился как завороженный. Только тут она догадалась, что муслиновая рубашка ее слишком тонка и что, промокнув, она совершенно облепила тело. Взгляд Такера не отрывался от округлостей груди, отчетливо обрисованных мокрой тканью. Эмма с трудом удержалась, чтобы не прикрыться руками, чувствуя, как начинают полыхать щеки. Он посмотрел ей в лицо. Глаза его горели таким желанием, что у нее перехватило дыхание. Она быстро повернулась к очагу: «Думай только о его ранах. Больше ни о чем». Пока огонь разгорался, Эмма снова приблизилась к Такеру. Обмакнув тряпку в теплую воду, Эмма начала обмывать разбитое лицо – от смущения, пожалуй, слишком неловко. – Черт! Ты как будто оттираешь пятна с одежды! Это как-никак мое лицо, – не выдержал Такер. – Так тебе и надо! – буркнула Эмма, но все-таки умерила пыл. Дойдя до раны на подбородке, она промыла ее и, согрев кусочек сосновой смолы, залепила ранку, потом принялась смазывать остальные ссадины жидкой мазью. Такер вздрагивал, но молчал. |