Онлайн книга «Еше раз по поводу мокрого снега»
|
— Там про бриллианты было, ну про фамильные ценности? — вырвалось у Кати. Лена посмотрела на нее с упреком, как учительница на ученицу-выскочку. — Нет, все проще и трагичнее. Автор дневника исповедуется в том, что он на допросах у следователя НКВД рассказал много лишнего о своем дворовом друге Николае и его семье. Колю с родителями арестовали и след их пропал. Автор дневника с ужасом думает, что в этом была его вина, его грех и страшное предательство. Он пишет эту исповедь и покаяние, собираясь покончить с собой. — Он убил себя? Это был Феликс Таубе? — спросил Володя. — Этого мы не знаем и вряд ли узнаем. Он нигде не называет своего имени и фамилии, и дневник на этих записях обрывается. Может, автор покончил самоубийством, а, может, смог после этой отчаянной исповеди продолжать жить. Возможно даже, что и сейчас еще жив. — Ну, это вряд ли, иначе дневник не попал бы на Уделку. Или, может, он недавно умер, а родственники или соседи все выкинули на помойку, многие продают на блошином рынке вещи, найденные на помойках, — высказал предположение Володя. — Тогда ему повезло прожить очень длинный век, что тоже не исключено, хотя и маловероятно. Или он все же не смог жить, считая себя предателем, недаром же не только по-немецки свою исповедь пишет, а еще и зашифровывает, таким, наверное, страшным ему кажется собственный грех. — А если не убил себя, то ведь ему в 1941 году было лет 20, из мальчиков того поколения мало кто выжил, — сказал Вадим. — Но, если он был этническим немцем, его вряд ли бы в армию взяли, — с сомнением произнесла Лена. — Но все-таки дневник остался, и он не пропал совсем бесследно, мы с вами о нем думаем, с ним разговариваем, — сказала Ксения. — Даа, — протянула Лена, — а я все-таки еще немного поищу в архивах или еще где-то, надо подумать. Как-то хочется этого нашего Феликса довоскресить. — Попробуй, Леночка, попытка не пытка. А мы с Катей с вашего позволения откланяемся. — Хорошо, Ксения Петровна, — созвонимся. Чувствовалось, что молодой троице не терпится начать строить планы дальнейших поисков и архивных раскопок. Глава двадцать пятая Да, читая дневники, — подумала Ксения, — обычно сродняешься как-то с автором, с трудом иногда заставляешь себя вспомнить, что автор-то давно уже мертв: такой обманчиво длящейся, незавершенной жизнью веет со страниц… «Мама, значит, фамильные бриллианты как мотив отпадают, — вывела ее из меланхолических раздумий Катерина. — Впрочем, потенциальный преступник мог ведь этого не знать…» Они шли по направлению к метро в ранних ноябрьских сумерках. Опять с неба капало-падало что-то невнятное, а под ногами чавкало. «Рянтя» == вспомнилось выразительное финское слово. И у Достоевского в Записках из подполья было «По поводу мокрого снега». Чего хорошего можно сказать по поводу мокрого снега… — Нет, ну все же это возможно, — Катя никак не могла выйти из роли Эркюля Пуаро, — пришел искать дневник, думал, что сам декодирует и узнает про бриллианты, а тут Серега твой… — Да-да, элементарно, Ватсон. Катюша, перестань, звучит это все совершенно нелепо, особенно если ты отводишь роль преступника Эндрю Денисову. Он на дурака совсем не похож и уж не стал бы грабить и убивать из-за каких-то мифических закодированных бриллиантов. — Ну а покушения на тебя ведь были? Были! |