Книга Только не|мы, страница 102 – Игорь Толич

О своём решении я известила Андриса, который вернулся из Дрездена тридцатого числа. Он поделился радостной вестью, что Алексис в добром здравии и собирается воссоединиться с богом только через год. Но почему-то, когда Андрис рассказывал мне об этом, его голос не был наполнен живительной силой оптимизма. И я задала вопрос, почему так.

— Ну, что ты, — ответил Андрис. — Я очень, очень рад. Я верю Алексису и ещё целый год смогу навещать его.

— Ты собираешься его навещать?

— Конечно, — легко подтвердил Андрис. — Он ведь мой друг. И, несмотря на столь благополучный прогноз, я хочу лично убеждаться, что с ним всё в порядке, понимаешь? Ему нужна поддержка.

— Ты прав, Андрис, — согласилась я, улыбаясь и одновременно борясь с собой, чтобы не начать просить его больше не уезжать, не оставлять меня одну — только не в этот год.

Пусть Алексис проживёт ещё два, три, пять, десять лет. Или пусть уж лучше отдаст концы прямо сейчас, лишь бы Андрис оставался дома со мной!..

Я устрашилась собственных мыслей. Как можно желать смерти другому человеку, которого никогда не видел, просто потому, что боишься одиночества и отдаёшься во власть слабости, потакая жалкому эгоизму?

Алексис всю жизнь провёл в учении и искуплении, наставляя других и протягивая руку помощи страждущим. Он заслуживал того, чтобы его последние дни и месяцы были украшены вниманием близких. А Андрис проявлял не только милосердие, он доказывал делом свою преданность. Я должна была всячески гордиться им и жестоко покарать себя за распутство и вольномыслие.

— Я знаю, Илзе, ты не в восторге от этого… — начал Андрис, заметив смятение в моём лице.

— Нет, нет! Я действительно считаю, что ты должен быть рядом с другом…

— Я не должен, — спокойно ответил Андрис. — В этой жизни мы должны лишь богу в соответствии с нашей верой. Чем крепче вера, тем больше мы ему должны. Так уж заведено. Но друг перед другом мы вольны поступать согласно одной только совести. Лишь она — мерило всех добровольных поступков. А никакого долга в самом деле нет. Потому воспитывать нам нужно одну совесть. Она подскажет, какой крест нам взвалить и пронести. Моя совесть подсказывает, что мне стоит навещать Алексиса. Так будет правильно.

— Да, всё верно, — смиряясь и всецело принимая его правоту как собственную, сказала я. — Андрис, я…

И здесь должно было бы прозвучать: «Хочу покаяться». Но моя совесть подсказала мне, что швырять своими грехами в того, кто нисколько неповинен в них, — преступление и грубость, каким ещё не придумано подходящего названия и не выделено отдельного круга в аду. Уж лучше я сама растерзаю себя виной и унесу с собой в могилу ту скверну, с которой теперь обязана жить. Но никто — ни Андрис, ни Мария — не переймут и части этой боли.

Я договорила:

— Андрис, я не пойду больше на психотерапию. В понедельник — в последний раз.

— Почему? — удивился Андрис.

— Потому что уверена, что хочу остановиться.

Андрис долго молчал и обдумывал мои слова. Мы были в гостиной, где ещё не успели разобрать ёлку. Я попросила оставить её до приезда Габи, поскольку ей, давно перенявшей русские привычки, придётся по нраву такая атмосфера. Андрис не стал с этим спорить. И также не стал спорить насчёт моих сеансов с Марией.

— Илзе, ты вправе решать сама, когда остановиться и когда начать снова, если такая необходимость возникнет. И ещё, — он взял меня за руку и притянул к своему сердцу. — Отдохните с подругой так, как вам хочется. Что называется «на полную катушку», хорошо?