Книга Потаповы&Potapoffs, страница 30 – Елена Кралькина

— Андреич, — услышал Павел голос сына, — папа не мог этого сделать по очень простой причине. То, что ты рассказал, это подло. Папа не мог поступить подло. Он не подлец.

На сердце у Павла потеплело от слов сына. Времени на обдумывание своего ответа у Павла не было. Сказал первое, что пришло в голову:

— Прежде всего, я хочу напомнить Вам, Андреич, о презумпции невиновности. Моя вина не доказана. Все, что Вы сказали, только домыслы, улик нет. Я как каждый человек имею право на защиту. В данном случае выступлю адвокатом самого себя. Я родился в Соединенных Штатах и прожил там все свои пятьдесят два года. Я ношу фамилию Потапофф с двумя «ф» на конце, а не Потапов. Моя семья больше ста лет живет в Штатах. Я — американец. Я не русский, живущий в эмиграции, а американец, живущий в своей стране. Я с уважением отношусь к своей стране и, несмотря на ряд очевидных недостатков, считаю, что государственное устройство США самое лучшее в мире. Я носитель американской культуры. В соответствии с нашими, американскими, ценностями, я не имею права вмешиваться в жизнь моего взрослого сына. Алекс хочет жить и трудиться в России, это его выбор, и я его уважаю. Хотелось бы мне, чтобы сын жил в Штатах? Да, безусловно. Я далек от того, чтобы считать Россию империей зла или чем-то в этом роде, но Россия не Америка, у вас все по-другому… Мне страшно за сына, я не знаю, не понимаю вашу культуру, ваши обычаи. Я привык чтить закон, мне непонятно, откуда, например, вы можете знать стоимость колье, которое, как я понимаю, является вещественным доказательством. Для меня это абсурд, тайна следствия должна быть нерушима. Допускаю, что чего-то в вашей жизни я просто не знаю или не понимаю. Алекс же живет здесь с удовольствием. Вот приехал разбираться. О Семене Лукиче узнал только вчера, когда услышал о несчастье. Никаких представителей в Потаповск не присылал. Это все, что я могу сказать. Нет, пожалуй, добавлю еще. Если бы я заказал Семена Лукича, я бы посоветовал просто дать ему по голове где-нибудь в темном переулке, зачем было все так усложнять. Заметьте, что в цеху рядом с Семеном Лукичом стояли мой сын и его невеста. Шаг влево или вправо — убить могли Алекса или Надю. Сами подумайте, что, я полный идиот?

— Ты что, разрешишь Сашке женится на Надюшке? Она же из простых, не из вашей братии.

— Представьте себе, я уважаю выбор сына. Такое иногда случается. Вот приехал помочь ребятам со свадьбой.

— Значит, говоришь, к смерти Лукича не причастен, что же, я почти поверил, но, прости, осадок остался.

— Так, Андреич, твою мать, моралист хренов, а ведь это ты виновен в смерти старика, — подал голос Роман. — Горазд других обвинять, а у самого рыло в пуху. Почему не пришел ко мне, к Вовке и не рассказал про всю эту чертовщину? Ты хоть словесный портрет мужика составить сможешь?

— Обижаешь, начальник. Я его сразу, как увидел, сфоткал, как говорится, и в фас, и в профиль. От ответственности не ухожу. Сам понимаю, что виноват.

Все начали рассматривать фотографию. Ребята сразу узнали мужика, который пытался приставать к Надюше. Банный лист, никак не отставал, пришлось пригрозить ему полицией, только тогда отстал. Павлу лицо «его посланца» ничего не сказало.

Кто-то всучил Павлу стакан со спиртным, чтобы он снял напряжение. Мужчина немного расслабился. Вероника с помощью Алекса и Дениса стала собирать чай. У юриста в голове зашевелилась мысль, как отреагировали бы его американские братья, если бы кто-нибудь обвинил Павла в убийстве. Боб, не раздумывая, стал бы на его сторону, это точно, а вот Васильевичи? Бенчик бы сильно обрадовался, что у Игнатовича проблемы, а Чарли со Стивом, скорее всего, быстро бы ретировались и предоставили возможность правосудию решать судьбу родственника. Дядя Леша, Максим и Владимир сразу же встали на защиту Павла. Почему? Они же его совсем не знают. В принципе, все, что говорил Андреич, прозвучало вполне логично. Версия вполне имела право на существование. Павлу предстояло много в чем разобраться.