Книга Если бы, страница 134 – Татьяна Василевская

Когда воздух в зале от напряжения и волнения присутствующих уже можно было резать ножом судья наконец добрался почти до конца — до самого главного. До самого приговора.

— Сгласно… — последовала еще одна череда ненужных слов про статьи закона. И наконец прозвучал сам приговор.— Обвиняемый приговаривается к десяти годам лишения свободы, с отбыванием срока…

Сергей замер. Неподвижное лицо, взгляд невидящий и застывший.

Вера покачнулась. Сеня с Алешей, оба бледные, не по детски серьезные, поддержали ее с обеих сторон.

Алина Николаевна тихонько вскрикнула и зарыдала зарывшись лицом в огромный белый платок.

Кукушонок замер с открытым ртом и широко распахнутыми, как и в юности, наивными глазами глядящими с недоверием и удивлением.

У Вована на щеках вспыхнули алые пятна.

— Вы совсем, что ли ох… и! — заорал он на весь зал. Суд был фактически окончен, иначе его, наверное, вывели бы из зала.

Вера стояла оглушенная, не в силах ни сдвинуться с места, ни дышать. Ей казалось, что ее ударили и все внутри нее сплелось в какой-то узел, не давая возможности ни вдохнуть ни пошевелиться. Ее тело перестало слушаться ее.

Сергей стоял с совершенно мертвым лицом. Он не смотрел на Веру, не смотрел на мальчишек. Он не смотрел ни на кого. В голове его звучало вновь и вновь «десять лет». Это же четверть того, что он уже прожил. Это же оставшиеся десять лет пусть не молодости, но еще далеко не старости. Ему будет 53 когда он выйдет. Его дети уже будут совсем взрослые. Его жена сойдет с ума от горя и тоски. Десять лет. Такая страшная цифра. И это так несправедливо. Потому, что эти десять лет он будет сидеть ни за, что. Просто так, вместо кого-то другого, кто сейчас продолжает жить и наслаждаться своей обычной жизнью, нисколько не заботясь, что погубил его жизнь и жизнь его семьи.

Это был очень страшный момент. Это был момент безысходности, непоправимости, отчаяния. Момент крушения надежд. Момент погружения в ничто.

Сергея должны были отправить в Ленск. Сроки пересылки назначил самые сжатые. Десять дней. По какой-то неведомой причуде судьбы жизнь снова забрасывала его почти в те края, что и двадцать лет назад. Только теперь он отправлялся туда не по своей воле. И на гораздо-гораздо более длительный срок.

Вернувшись в Москву Филимону пришлось прямо из аэропорта поехать на службу. Он сопровождал двух офицеров, которые прилетели вместе с ним. Передав офицеров в руки начальства и кратко доложив о результатах поездки, Филимон, наконец добрался до своего кабинета и первым делом позвонил Вере. Услышав ее безжизненный, совершенно не похожий на обычный, голос Филимон внутренне напрягся. Закончив разговор, он вышел из кабинета и сквозь зубы сообщив секретарше, что его сегодня не будет, покинул приемную. Он очень боялся, что сейчас кто-нибудь подойдет к нему с каким-то вопросом, или просто обратится с приветствием или расспросами о командировке. Он боялся, что не сможет удержать себя в руках. Он боялся, что он может просто убить кого-нибудь. Не в фигуральном смысле этого слова, а в самом, что ни наесть прямом. Приехав домой, он напился. Напился по черному. Он даже подумал, вдруг повезет и в этот вечер он упьется до смерти.

На следующий день Филимон явился на службу. Вовремя, аккуратно выбрит, белоснежная рубашка. Только глаза, которые и так пугали многих до чертиков, смотрели еще более холодно и в них явственно виделась беспощадность и жестокость.