Книга Если бы, страница 51 – Татьяна Василевская

— О, орангутанг, здорово! — немного удивленно сказал тощий и нахально ухмыльнулся.

Сева хотел знать про их отношения с Верой, поэтому пропустил орангутанга мимо ушей.

— Еще раз с Верой увижу, убью! — прорычал он.

Тощий ухмыльнулся еще шире:

— Ну-ну, давай человек-гора, валяй. Ты ж ничего другого-то не можешь!

Сева вытаращил на него глаза. Он чувствовал себя сейчас примерно как, некогда, Васька Зубов, приведенный в полное смятение наглостью маленького щуплого Вовки Телянина.

— Отстань от Веры! — заревел Сева.

— Да ты сам от нее отстань. — сказал Вован насмешливо глядя снизу вверх на своего собеседника. — Ты чего думаешь, что набьешь мне морду и она к тебе вернется. Да не вернется она к тебе. Потому, что не любит тебя. Ты ж ее измором тогда взял. Я ж помню как ты таскался за ней, как к институту приезжал. Очаровывал ее своей неземной красотой, идиот ты распрекрасный. Мужественностью своей. Да ты же охотился за ней как за призом, потому, что она не упала к твоим ногам сразу, не растаяла как другие. Да такие как ты жить не могут, если своего не получат.

Сева так и стоял с вытаращенными глазами, открывая и закрывая рот как рыба, силясь, что то сказать. Ему очень хотелось врезать по этой нахальной ухмыляющейся физиономии, но он продолжал стоять и молча слушать наглого недоноска в импортных шмотках, не в силах двинуться с места.

— Ты думаешь ты сам любил ее? Да ты просто хотел ее, как хотят вещь, красивую куклу. Ты хоть раз поинтересовался о чем она думает, о чем мечтает, чего хочет? Ты знаешь, что у нее внутри творится? Какая она? Что для нее важно? — Вован уже не ухмылялся. Он уже почти кричал гневно сверкая глазами на застывшего Севу. — Если ты ее действительно любил, хоть чуть-чуть, оставь ее в покое. Отпусти ее и иди своей дорогой. Живи сам и дай жить ей. Исчезни.

Последние слова Вован произнес уже спокойно, почти печально. Из Севиной груди вырвался не то хрип, не то всхлип, плечи его поникли, он развернулся и медленно пошел в строну улицы, какой- то шаркающей, стариковской походкой.

— Блин, а ведь он бы меня изуродовал! — не то удивленно, не то восхищенно сам себе сказал Вован, поправляя куртку. Веселая ухмылка снова расползлась по его лицу. « Все-таки передались мне от папеньки способности к дипломатии. Может зря я из МГИМО ушел в архитектурный, больших высот мог бы достичь.» — веселился про себя Вован поднимаясь по лестнице на второй этаж к своей квартире.

После школы Сергей поступил в Бауманский, но ко всеобщему удивлению, решил сначала отслужить в армии, а начать учиться уже по возвращении.

— Ты чего совсем дурак? — возмущался тогда Вован. — На хрена тебе эта армия, у тебя в институте военная кафедра, тебе вообще служить не надо. Но у Сергея были свои представления о жизни и он ушел служить, добровольно. Вована Родион Петрович пристроил, естественно, в МГИМО. Вовану было все равно куда. Ему нравилось только рисовать, но он не рассматривал это увлечение как занятие на всю последующую жизнь. Он рисовал для себя, получая от этого удовольствие, а сделать это своей профессией значит перестать получать наслаждение от любимого занятия считал Вован.

Кое как, в основном, стараниями отца он отучился в МГИМО два курса. В основном, все эти два года он пил, посещал вечеринки и торчал по барам с такими же бездельниками, сынками богатеньких папаш, как и он сам. Учеба занимала в его жизни очень маленькое, практически незаметное место. После окончания летней сессии, когда Вован с горем пополам был официально переведен на третий курс, он, вернувшись как-то домой сообщил родителям, что забрал документы из института и перевелся в архитектурный, да еще и на первый курс, потому, что там совершенно другая программа.