Онлайн книга «Красная лилия»
|
Я шел по набережной, иногда останавливался, чтобы посмотреть на пришвартованные ухоженные лодки — красное дерево блестело, латунь сверкала. Но тут были не только дорогие игрушки. Стояли и старые шхуны. А нет ли среди них шхуны, ходившей на дровах? И мне припомнилась картина старой набережной с дровяными баржами из Руслагена. Они стояли в ряд. И вдруг я увидел старую знакомую: «Vieille Montagne»[18]написано белыми и синими буквами. Эта баржа ходила не между шхерами и Стокгольмом, возя дрова, а шла через Йота-канал в Бельгию с другими баржами, груженными цинковой рудой с рудника «Цинкгрюван», что недалеко от Аскерсунда. На обратном пути они везли огромные винные бочки на радость служащим и другим работникам рудника. Рабочим языком в конторе был французский, было и казино, где за ланчем и обедом в салонах разрешались разговоры на любые темы, кроме религии и политики. Казино все еще существовало в благоговейно ухоженном хозяйстве, как и длинная дорожка темно-красного кирпича для игры в кегли. Целый этап истории промышленности лежал у набережной. Хотя на борту уже не было ни руды, ни винных бочек. А, может быть, баржа стала вторым домом для какой-нибудь семьи. Я свернул у Юрдгордсбрун, моста, ведущего к зоопарку, и стал подниматься по Нарвавэген к площади Карлаплан. Движение здесь было менее интенсивным, чем на Страндвэген. Я шел под сенью деревьев. Они напомнили мне о лесе. В подтверждение тому послышались серебряные трели черного дрозда. Но не из кроны дерева, а с телевизионной антенны на крыше одного дома. Он тоже уже приспособился к новому времени, оставил спасительную сень елей и сидел так, что его было и слышно и видно. Потом я пошел мимо церкви Оскара, чтобы мимоходом глянуть на остатки старого дворца Фредриксхоф, где мать Густава III провела свои последние годы. Королева Ловиса Ульрика. Удивительная женщина, немного несправедливо стоявшая в тени своего блестящего сына. Она основала академию истории, литературы и языка, театр Дроттнингхольм — ее детище. Она покровительствовала изящным искусствам, но то был не роскошный жест, а большой личный интерес. Сестра прусского Фридриха Великого многое дала Швеции. Без нее мы были бы в культурном отношении значительно беднее. У Карлаплан было тихо и спокойно. К зданию Шведского радио мягко подкатил красный автобус. Слышался шум фонтана, бьющего из середины искусственного пруда. Мальчишки соревновались в запуске своих лодочек, несколько старых дам сидели на скамейке, оживленно болтая. Дверь мне открыл сам Андерс, расслабленный Андерс Фридлюнд в шортах и майке, босой и с вечерней газетой в руке. — Я, наверное, мешаю, — сказал я, скорее спрашивая, чем констатируя. — Отнюдь нет, — и он улыбнулся. — Проходи. Хочешь выпить чего-нибудь? — Нет, спасибо. Я ненадолго. Мы расположились в комнате, которая, видимо, была гостиной. Смесь богемы и буржуазности. Большая, тяжелая мебель с забавной обивкой вперемежку со вставленными в рамы афишами. Книжные полки закрывали стены, книги стопками лежали на столе. Интеллектуальная среда, но так, наверное, было у тех, кто хотел изменить будущее. Андерс сел напротив, выключил телевизор. Вопросительно посмотрел на меня: — Итак… — Речь идет, собственно, о Густаве Нильманне. — Густаве? — М-м… Об убийстве. |