Книга Убийство в Венеции, страница 26 – Ян Мортенсон

— Ты считаешь, что мы должны уважать право человека угробить себя наркотиками? — Харри Бергман посмотрел на него с насмешкой. — Будем стоять сложа руки и не вмешиваться? Должен тебе доложить: эти люди не ведают, что творят. Им помогать нужно, и здесь уступчивость и размытые формулировки не спасут.

— Но с этой целью нам не следует впадать в своего рода фашизм, — не совсем дружелюбно улыбнулся начальник управления из министерства социального обеспечения.

— Думаю, мы подошли к концу нашей дискуссии, — нервно сказала министр юстиции и поправила свои бумаги. — Есть ли какие-нибудь комментарии или невысказанные мнения, прежде чем мы завершим работу?

— Только одна информация для сведения министерства. — Харри Бергман озабоченно посмотрел на нее. — Относительно расширения нашего международного сотрудничества. Мы пытаемся выйти на пауков в сетях наркобизнеса, по крайней мере лучше изучить схему паутины, с тем чтобы пресекать распространение наркотиков на возможно высоком уровне. У нас в работе много интересных проектов. В частности, создается впечатление, что значительная доля кокаина ввозится из Италии через Венецию. Пока рановато вдаваться в детали, но мы разрабатываем несколько путей, ведущих в любопытном направлении. Уже вырисовываются очертания двух таких пауков: одного — в Венеции и другого — в Стокгольме. Немного терпения и везения, и весьма скоро мы рассчитываем нанести удар.

— Хорошо, — кивнула ему Виола Грен. — Очень хорошо.

Она уже заметила, что всегда нелишне приходить на обеды и заседания правительства не с пустыми руками. А успех рождает успех. Не помешает, если полиция сработает успешно и распутает большой клубок торговцев наркотиками в самом начале ее деятельности. Совсем не помешает. Она улыбнулась и поднялась с места.

Когда я проснулся, в доме царила тишина. Где-то в саду барабанил по дереву дятел; солнечный луч пробивался в щель между гардиной и рамой, высвечивая вертикальную полоску на розовых завитушках потертых обоев.

Я посмотрел на часы: скоро восемь. Для моих привычек поздновато, даже слишком поздно. Обычно я встаю около шести, надеваю мягкий голубой халат и неслышно следую в прихожую, где на коричневом коврике под дверной почтовой щелью меня ждут «Свенска Дагбладет» и «Дагенс Нюхетер». Это одна из немногих черточек роскоши в моем простом существовании; впрочем, подписка оформлена на фирму. Утро, когда газеты не приходят или опаздывают, означает для меня катастрофу, ломает весь ритм жизни и портит весь мой день. Затем я иду на кухню и готовлю завтрак — половинка грейпфрута и несколько бутербродов, состоящих из ломтиков диетического хлеба с нежирным сыром, ложечкой творога и кружком ярко-красного перца. Оздоровительный эффект достигается черным как смоль кофе; всего сразу не получишь, а я даже представить себе не могу, как это выйти в сложный, полный опасностей мир, не испив кофейку.

Пока в кофейнике закипает вода, я открываю молоко для Клео и смотрю, что осталось в холодильнике для привередливой кошечки на утро — пол-сардинки или еще что-нибудь. Она же деятельно трется у моих ног и требовательно мяукает. В зависимости от погоды, времени года и настроения я устраиваюсь с завтраком, опрятно накрытом на серебряном подносе, на террасе — если лето и тепло, или в одном из кресел у камина. Иногда, особенно зимой, когда холодно и неуютно и темнота глухо упирается в окно, я иду в спальню, подкладываю под спину все подушки и ставлю поднос на ночной столик. Затем не спеша, с наслаждением разворачиваю утренние газеты и приступаю к делу. Фру Андерссон, та, что моя правая рука, с Чепмангатан, 11, сетует на мое чтение газет в постели. «Простыни пачкаются», — говорит она. Типографская краска остается на простынях. Но ей приходится мириться с моими вредными привычками. Не было бы хуже, а так сойдет.