Книга Обретение ада, страница 77 – Чингиз Абдуллаев

— Вы были в Германии? — спросила она. Видимо, несчастной женщине не говорили, где именно находится ее муж. Просто в силу своего разумения она считала, что немец Эдуард должен обязательно работать в Германии.

Караев решил ее не разочаровывать.

— Был, — сказал он, — мы с ним очень дружили.

— Садитесь, — предложила женщина. Даже последние его слова ее не очень взволновали. Последний раз она видела мужа еще в конце семидесятых. И он давно уже превратился в этом доме в семейную легенду.

Полковник сел. Он чувствовал себя неловко, словно непонятно зачем побеспокоил прах мертвеца.

— Вы знаете, как он умер? — вдруг спросила женщина. Спокойно, без надрыва.

— Знаю.

— Он не мучился?

— Нет. — Он не мог сказать этой несчастной женщине, что ее муж застрелился. Сегодня она этого просто не поймет. Все идеалы, в которые они верили, оказались осмеянными и разрушенными. И говорить сегодня о том, что ее муж решил тогда остаться верным своим идеалам, было слишком больно. И не нужно.

И хотя Эдуард Фишер, или Том Лоренсберг, служил не режиму маразматиков, умиравших один за другим, не системе, столь же изощренной, сколь и загнивающей, омерзительной, а своей стране, сохраняя верность данной присяге, это сегодня объяснить было невозможно. И поэтому полковник молчал.

— Он просил вас что-нибудь передать? — снова подала первой голос женщина.

— Нет. Там это было невозможно, — честно признался Караев. — А как у вас дела? Вы получаете за него пенсию?

— Да, конечно, — чуть улыбнулась женщина, — на килограмм масла как раз хватает. Мне объяснили, что он был всего лишь майором. Указ о присвоении ему звания полковника вышел, но он погиб, и поэтому его отменили или не присвоили, я так ничего и не поняла. Вот и получаю пенсию за погибшего майора.

Полковник молчал. Он сжал зубы так, что начали болеть скулы. Не нужно было даже осматриваться, чтобы увидеть, как живет эта несчастная женщина.

— Может, я могу чем-то вам помочь? — подчиняясь своему внутреннему порыву, спросил он.

— Нет, спасибо. — Она подняла один из платков и накрыла им голову. — У нас все есть.

— У вас ведь была дочь? — спросил он. — Ей сейчас, должно быть, двадцать два или двадцать три года.

— Была, — подтвердила женщина.

— С ней что-то случилось? — холодея, спросил полковник.

— Нет. Она жива-здорова. Даже слишком здорова, — почти равнодушно ответила мать, но он заметил блеснувшие глаза женщины.

— Ирина, — мягко спросил он, — сколько вам лет?

Она стащила с головы платок.

— Я вам кажусь очень старой? Да? Это у меня больные почки. Мне говорят, нужно выехать на курорт, а разве я могу сейчас себе такое позволить? И куда выезжать? Везде война.

Он молчал.

— Сорок четыре, — сказала она. — Мы поженились с Эдуардом сразу после окончания института. Тогда все казалось таким прекрасным.

— Вы не работаете? — понял он.

— Нет. У меня инвалидность второй группы. Поэтому я и получаю пенсию.

— А ваша дочь?

Женщина тяжело вздохнула. Потом сказала, не глядя на гостя.

— Она работает. В ночных барах танцует.

Он нахмурился, словно она его ударила. Потом встал.

— Я не знаю, будет ли вам от этого легче, я не знаю ничего о ваших с ним отношениях, но я должен сказать вам, Ирина, что вы можете гордиться своим мужем. Он был настоящим человеком и… — полковник стеснялся этого слова, но все-таки сказал:

— …подлинным патриотом своей страны. Он был героем, Ирина. И погиб как герой. Вот и все, что я хотел вам сказать. Извините, что пришел и побеспокоил вас.

— Да, — кивнула она. И вдруг плотину ее равнодушия словно прорвало, и она беззвучно заплакала.

— Эдик! — звала он своего мужа, твердя неподвижными губами. — Эдик!

Полковник подошел, положил руку на ее плечо.

Потом опустился перед ней на корточки.

— Ирина, — мягко сказал он, взяв ее руки в свои, — много лет назад, еще в восемьдесят втором, он спас мне жизнь. Вы меня понимаете? Я хочу хоть чем-то вам помочь. Скажите мне, где работает Лена.

Она назвала адрес. Поцеловав ей руки, он поднялся, достал все деньги, что были у него в карманах. Вчера им выдали зарплату за два месяца.

— Это вам, — сказал он, — не отказывайтесь, пожалуйста. — И вышел из комнаты.

Бар, где должна была танцевать молодая женщина, он нашел сразу. В это время вечера там было тихо, основные посетители появлялись после десяти. Он прошел в служебные помещения.

— Кто вам нужен? — появился какой-то здоровый парень лет двадцати. Он был одет в спортивную форму «Адидас».

— Вы здесь живете? — вежливо спросил полковник.

— Нет, — удивился парень, — а чего?

— Вы в таком виде, — показал на его форму Караев, — я думал, вы после тренировки.

Парень нахмурился, соображая, обидеться или нет. А полковник уже открыл дверь небольшой комнаты-уборной.

Раздался девичий крик — в комнате переодевались девушки. Парень в форме, стоявший позади Караева, схватил его за руку.

— Уходи отсюда!

— Мне нужно поговорить с Леной, — попросил полковник, — я друг ее отца.

— Тоже мне друг, — засмеялся парень. — Ладно, иди говори. Когда выйдешь, сочтемся. Девочки у нас хорошие, ласковые, сразу договоришься. Но долю нам давать должен.

— Обязательно, — поморщился Караев, входя в комнату.

Там уже сидели на стульях две длинноногие испуганные девочки. Одна была чем-то неуловимо похожа на мать.

— Вы Елена Фишер? — спросил Караев.

— Нет. Я Лена Хохлова, — ответила девушка.

— Да, конечно, — согласился полковник, он мог бы и сам догадаться. При существовавшей в стране к началу восьмидесятых годов почти официальной политике антисемитизма называть девочку фамилией Фишер было нельзя. Невозможно доказывать каждому, что это немецкая, а не еврейская фамилия. Хотя Эдуард Фишер мог быть и евреем. Разве это что-то изменило бы в их отношениях?

— Девочка, — попросил полковник другую девушку, — может, вы нас оставите одних? Та кивнула головой и вышла из комнаты.

— Что надо? — спросила Лена, едва за подругой закрылась дверь. — Я ведь так просто ни с кем не еду. Заранее нужно платить.

— И много? — спросил Караев. Почему-то нестерпимо заныла пробитая грудь.

— Триста баксов, — она врала. Обычная такса была не больше ста пятидесяти.