Книга Зельда Марш, страница 110 – Чарльз Гилман Норрис

Она рассказывала Зельде об интервью, завтраках, ужинах после спектакля, о встречах со знаменитостями, о своих женских успехах. Конечно, все это было изукрашено фантазией Нины, Зельда понимала это… и все же со стыдом сознавалась себе, что завидует ей, тем более, что часть рассказов, несомненно – правда. За эти годы Нина из тоненькой девочки, с которой Зельда жила в одной комнате и часто менялась платьями, превратилась в эффектную, красивую женщину, уверенную в себе – что называется «развернувшуюся». Зельда и восхищалась подругой, и не одобряла ее. То ей казалось, что та стала тем, чем ей, Зельде, больше всего хотелось бы стать, то – что она пуста и что стыдно жить такой жизнью. Во всяком случае Нина была красива, великолепно одевалась, имела успех, и, несомненно, дела ее шли отлично. Она уже пренебрегла несколькими хорошими предложениями, от которых, по мнению Зельды, было безумием отказываться. Но Нина говорила, что ждет приглашения в театр на Бродвей и что у нее есть все шансы получить его.

В Зельде происходила тяжелая душевная борьба. Она пыталась с корнем вырвать тоску по сцене, снова разраставшуюся в ней. С таким трудом достигнутый душевный покой, вся ее новая философия оказывались шаткими и непрочными. Она, конечно, предвидела, что ее тихое существование между мамашей Буланже и Джоном не будет длиться бесконечно и что рано или поздно водоворот жизни подхватит и унесет ее. Но хоть бы еще полгода, год передохнуть! Во всяком случае – не сцена! – горячо говорила она себе. Только не сцена, где успех был случайностью или последствиями фаворитизма, где все – притворство, все – напоказ, где мелочная зависть, предрассудки, соперничество сеяли горечь в душе. Сцена – это значит снова агентства, бюро, набитые людьми приемные, где волнуются, ждут, смотрят друг на друга как на конкурентов – нет, только не это!..

Но, наперекор всем доводам рассудка, в ней росла голодная тоска по огням рампы, гриму, репетициям, по взрывам аплодисментов, охватывающим толпу, как пожар охватывает степь. И с этим ощущением острого голода она ничего не могла поделать.

3

Как-то вечером Зельда взбежала наверх к Нине в нарядном, взятом у приятельницы, платье. Сердце Зельды учащенно билось, она давно не была в таком возбуждении. Было только десять часов, а вечер, по словам Нины, начнется не раньше половины двенадцатого. Норман Кэйрус и его жена устраивали сегодня пирушку после спектакля, и Нина просила разрешения привезти подругу. Однако убедить Зельду пойти оказалось делом нелегким. Она приводила одно возражение за другим: ей нечего надеть, она не в настроении, мадам будет сердиться на нее целую неделю…

Но Нина предложила ей свое новое, только что сшитое платье и отвергла все остальные доводы. Невозможно было противиться столь горячим и ласковым уговорам. Нина уверяла, что это будет чудесный вечер, что Зельда будет веселиться вовсю, что Норман Кэйрус – прелесть, Ральф Мартингэйл – еще лучше, и что этот известный покоритель сердец обещал даже заехать за ними. И стосковавшаяся по обществу людей экономка мадам Буланже – сдалась. Теперь трепеща, как дебютантка, от волнения и радости, она ожидала вечера.

Вот она, уже одетая, в комнате Нины. Нина – ослепительна в длинном, с глубоким вырезом платье из шумящего зеленого шелка, с обнаженными великолепными руками, оживленная, жизнерадостная.