Книга Черта: прогулка по грани, страница 14 – Мария Захарова

— Ты! — сорвалось с губ вместо отповеди, когда знакомый взгляд голубых глаз "странного" спасителя встретился с ее. — Откуда?

Замерев в коленопреклоненной позе, упираясь лбом в переплетенные замком пальцы рук, брат Святослав возносил покаянную молитву.

Гордыня — один из смертных грехов, а он оказался подвержен ей. У кого-то подобное открытие вызовет лишь усмешку полную безразличия, для кого-то ляжет в основу стыда, а для него, послушника, оно является неприемлемым! Святослав — гордец. Невозможно! Непереносимо! Недопустимо!

— Ослаби, остави, отпусти Боже согрешения наша, вольная и невольная, яже в слове… — шептали губы, взывая к источнику его веры.

После разговора с отцом Михаилом, который открыл Святославу глаза на недопустимое поведение, его преследовало чувство вины за свои поступки, недостойные будущего инока. Он понял, что возомнил себя "выше" Господа, направившего реставраторов в монастырь, чтобы они возродили величие храмовой живописи.

Как он осмелился, из чего столь нечистые помыслы взросли в нем? Из каких прегрешений, пропущенных самокритичным взором, берут начало? Святослав силился понять, но не находил "зародыш" порока, пустивший корни в его бессмертной душе, толкнувший его на беззаконие.

— …и в деле, и яже в ведении и… — слова молитвы изливались из самого сердца рясофора. Он "погряз" в раскаянии, мучился им и стремился получить отпущение грехов для самого себя.

Монашеская келья, маленькая, узкая, ставшая обиталищем изначально грешной человеческой сути, впитывала в себя стенания рыдающей души, наполняя чашу "праведного" терпения, выданную ей бесплотной рукой Всевышнего. И она, чаша, наполненная почти до краев, требовала опустошения. Неважно, каким образом — перевернуть, испить — любой способ хорош, лишь бы возвратить легкость бытия и стать полой.

Отсчитав сорок земных поклонов, Святослав встал на ноги. Бросив последний взгляд на икону, послушник надел на голову камилавку и покинул прибежище, ставшее воплощением его желаний.

Святослав с детства мечтал о служении праведника, вверившего себя в руки Господа. Уже тогда, стоя на клиросе и "воспевая Царствие Божие", маленький беспризорник связывал свою жизнь с иным миром — вышним, непересекающимся с промозглой сыростью ближайшего подавала, где зимой холодно, а летом душно. С тем миром, что казался ему наполненным сверкающей чистотой, светящейся в глазах Иисуса, смотрящего на свою паству из-под купола Вознесенского храма, столь любимого им самим.

Несмотря на то, что ни наместник, ни старец не наложили на брата епитимью, Святослав (как принято) испросил для себя наказание наиболее противоречащее его сущности, то, с чем он не захотел бы столкнуться ни при каких обстоятельствах — работу на пасеке. И сейчас, собираясь в ближайшую деревню, чтобы выполнить наказ старца, послушник убеждал себя в чистоте помыслов и "искреннем радении", которые лежат в основе его поступков.

* * *

В принципе, Надаров был готов ко всему. Даже к тому, что она пошлет его в известном направлении и сверкнет изящной туфелькой с красной подошвой как в прошлый раз, но это изумленное — "Ты?! Откуда?", все же прошлось по нему не хуже мотыжки, вгрызающейся в грядку с сорняками.

— Я… — растерявшийся Руслан не знал, что ответить.

— Преследуешь? — девушка гневно смотрела на него, поигрывая папкой с документами, словно намеревалась запустить ею в несчастную голову оперативника.