Книга Пустая комната №10, страница 112 – Серафина Нова Гласс

Моя квартира почти такая же, и я осматриваюсь, пытаясь понять, что не так, потому что все здесь кажется каким-то странным, не знаю, по какой причине.

На кухне чисто, ни замоченных сковородок в раковине, ни пивных бутылок на столешнице. На журнальном столике все еще стоят несколько банок и валяется футболка. Воздух горячий и спертый, значит, Каллум так и не починил кондиционер. Я иду в коридор и рассматриваю ванную из дверного проема. Тумба под раковиной открыта, а на полу лежит разводной ключ рядом с ведром, в которое, похоже, текла вода, но теперь труба сухая.

Я открываю шкафчик с лекарствами. Боже, чувствую себя как чокнутая сталкерша. Что я здесь делаю? В шкафчике нет ничего особенного: бритва, одеколон, гель для волос. Я закрываю его. Надо убираться отсюда.

Выключаю свет в ванной и выхожу и тут замечаю напротив закрытую дверь в спальню. По какой-то причине она вызывает у меня любопытство. Он живет один. Без животных. Зачем закрывать дверь? Возможно, нет никаких причин и я потихоньку схожу с ума, но все равно решаю ее открыть.

Внутри темно, но в лучиках света, просачивающихся по краям закрытых жалюзи, я вижу, что вся мебель, кроме кровати, накрыта белыми простынями. От этой призрачной картины холодеет кровь. Я думаю о Лили, возможно, это своего рода дань уважения – сохранить ее вещи или… Я не совсем понимаю, что именно, но только это приходит в голову.

Порыв убраться отсюда подальше уступает желанию узнать, что скрывает Каллум, потому что увиденное со всех точек зрения странно. Я иду к контурам комода, хватаюсь за ткань и срываю ее, но под ней не комод. Здесь вообще нет мебели.

У стен спальни Каллума аккуратными стопками сложены картины Генри. Десятки картин, и на всех один образ. Лицо Лили, жены Каллума.

Просмотрев флешку Генри и поняв, что у него был роман с Лили, я решила прийти к Каллуму, чтобы мы посочувствовали друг другу и разобрались, как это произошло и к чему привело. Я не сомневалась, что его это потрясет не меньше, чем меня… а он знал. Все это время, когда я рыдала перед ним, когда спрашивала о Касс, Розе и проклятой школьнице, он знал. И ни разу не сказал мне правду. Услышав о романе Генри, сделал вид, будто его это удивило. А все это время пропавшие картины были здесь. И роман у Генри был с его женой. Господи, помоги.

Я срываю ткань с другой груды, которую изначально приняла за кресло в углу. Снова картины. Здесь в основном обнаженная натура.

Все они тут. Лили с длинными черными волосами и тонкими чертами лица. Даже уже серьезно больная, с жуткой худобой и синяками под глазами, она была завораживающе красива, и Генри умело это запечатлел. Он рисовал ее здоровой и смеющейся, в сарафане и с заткнутой за ухо ромашкой, а еще на больничной койке, с бледным как у призрака лицом, и на обеих картинах она потрясающе красива. Женщина, которую он любил, пока она умирала, с ней у него был роман в ее последние дни… И Каллум знал.

Я сижу на полу перед картиной, где она в солнцезащитных очках у бассейна потягивает напиток через согнутую соломинку. Одной рукой она прикрывает лицо и соблазнительно глядит на художника. От этого образа у меня перехватывает дыхание, я уже не знаю, что думать, что чувствовать. Как я могу ненавидеть умершего человека? Как могу ненавидеть ту, кого любил мой муж? И почему Каллум не сказал мне, если знал? Какая-то бессмыслица.