Книга Черное Сердце, страница 71 – Анна-Лу Уэзерли

Она сказала мне, что всего дважды сопровождала его в его преследованиях, и что оба раза она чувствовала отвращение, грязь и позор. В первый раз она притворилась, что получает от этого какое-то удовольствие, просто чтобы доставить удовольствие Найджелу; во второй раз она не выдержала и расплакалась после этого, что побудило ее мужа пообещать ей, что он никогда больше не будет потакать себе. И она поверила ему. «Мы никогда больше не говорили об этом после того последнего раза», — сказала она, хотя иногда подозревала, что он слетел с катушек. Недавно у нее были опасения, что, возможно, он снова «прибегает к тем старым трюкам», но она отрицала это перед самой собой и никогда не расспрашивала его об этом, вместо этого решив отправить сообщение в попытке попытаться положить этому конец.

Я сказал Джанет, что до нашего сведения дошло, что Найджела видели в известном месте в Хэмпстед-Хит, и она не выглядела шокированной или удивленной. Я объяснил, что его видели с блондинкой, возможно, с той же женщиной, которую мы засняли на камеру видеонаблюдения, когда он поднимался в свой номер в день убийства. Проблеск надежды мелькает на ее лице, когда она слышит это, и я вижу, что, несмотря на ее вину, стыд и унижение, она просто хочет, чтобы убийца ее мужа был пойман. Кем бы ни был Найджел — или не был — она все еще любила его и продолжает любить. Она подавляла свои собственные чувства, как, я подозреваю, было на протяжении всего ее брака, возможно, даже всей ее жизни. Я сказал ей не беспокоиться и пояснил, что эта информация не является общественным достоянием: о ней знает только команда. Джанет, казалось, почувствовала облегчение.

«По крайней мере, это уже что-то», — тихо сказала она.

Я не упоминаю Фиону Ли.

На обратном пути в участок я отправляю Флоренс очень короткое текстовое сообщение с вопросом, когда она освободится к ужину. Затем я снова начинаю корить себя за то, что большую часть вечера просидел возле дома матери убийцы моей девочки. Я знаю, что у меня могут быть неприятности, если Мазерс или его мать увидят меня и подадут жалобу. Но я не нарушаю никаких правил.

Итак, вопреки здравому смыслу и подпитываемый тысячью эмоций, я иду и делаю это снова.

Она одновременно ест яффские пирожные и доритос, листая раздел о вакансиях в местной газете, оценивая потенциальные возможности розовым фломастером, который нашла в ящике вместе с другими канцелярскими принадлежностями. Ее ноги поджаты под себя на старом потрепанном диване, который в подходящей обстановке, возможно, в каком-нибудь гастропабе в Шордиче, мог бы сойти за винтажный стиль в стиле шебби-шик. Только этот диван стоит в гостиной крошечной однокомнатной квартиры над магазином жареных цыплят в Пенге и поэтому выглядит так, как он есть: грязный, потрепанный старый диван.

Квартира — это мир, отличный от ее собственного: она темная и невыразительная, на подоконниках облупилась краска, на рамах — черные пятна плесени. На полу линолеум, дешевый ламинат, действительно отвратительный. Стены грязно-белого цвета, украшены случайными влажными пятнами. Пахнет кулинарным жиром и жареной едой. Здесь есть кухня: маленькая, на удивление более чистая, чем все остальное помещение, и функциональная. Кухня оборудована чайником, тостером, маленькой недорогой микроволновой печью, плитой, которая, похоже, работает в последний раз, и холодильником с отпечатками пальцев на дверце. С первой попытки она закрывается не совсем правильно, но с третьего раза хорошо захлопывается. Хуже всего обстоят дела в спальне: она крошечная, едва хватает места для самых необходимых вещей, с потрепанной прикроватной тумбочкой и шкафом из МДФ с зеркалом, треснувшим спереди. Ковер старый, но под ногами он приятен на ощупь, даже мягкий. Посередине комнаты висит шнур от светильника, абажура нет, а крошечное окошко пропускает мало естественного света.