Книга Все мы люди, страница 20 – Дональд Уэстлейк

 – О да, это верно. Ты принес мне работу. Ребенка, который потом похитил нас.

 – Он никогда не делал это.

 – А касса, – продолжал Дортмундер, – и мы теряем ее в проклятом Атлантическом океане.

 – Мы взяли более двух тысяч штук из этой кассы, – подчеркнул Келп.

Дортмундер ответил взглядом полным отвращения.

 – Две тысячи штук, – повторил он. – Напомни мне, это были доллары или песо?

Келп резко изменил позицию. Перешел от враждебной позиции к примирению, развел руками и сказал:

 – Да ладно, Дортмундер. Это не справедливо.

 – А я и не пытаюсь быть справедливым. Я не судья. Я вор и я пытаюсь заработать себе на жизнь.

 – Дортмундер, не будь таким, – жалобно попросил Келп. – Мы такая потрясающая команда.

 – Если бы мы не были так хороши, то умерли бы от голоду, – заметил Дортмундер и посмотрел на сэндвич в своей левой руке. – Если бы не было Мэй, я бы умер с голоду, – и он откусил большой кусок бутерброда.

Келп отчаянно смотрел на то, как Дортмундер жевал.

– Дортмундер… – начала он, но потом просто развел руками и наконец, обратился к Мэй.

– Поговори с ним, Мэй. Разве я виноват, что касса упала в океан?

 – Да, – ответил Дортмундер.

Келпа затрясло:

 – Б-б-б-как?

 – Я не знаю, но это была твоя вина. И это была твоя ошибка, что мы вынуждены были красть один и тот же изумруд шесть раз. Твоя вина, что мы похитили ребенка-гения, который поднял выкуп за нас. Это была твоя вина.

Келп даже пошатнулся от такого числа и многообразия обвинений. С широко распростертыми руками, он качнул головой и, взывая к небесам, взмолился:

 – Я не могу поверить, что слышу такое в этой комнате.

 – Тогда иди в другую комнату.

Не получив никакой помощи от Бога, Келп снова обратился к Мэй:

 – Мэй, ты разве ничего не сделаешь?

Она не могла и она знала, что не сможет, но все же попыталась:

 – Джон, ты и Энди были вместе так долго…

Дортмундер бросил на нее взгляд и произнес:

 – Да-а. Мы только что вспоминали прошлое.

Затем он уставился в телевизор, где сейчас показывали рекламу, в которой балерина в пачке танцевала на верхушке огромной банки дезодоранта под музыку Prelude à l'après midi d'un faune.

 – Мне жаль, Энди, – покачала головой Мэй.

Келп вздохнул. Его манера поведения была теперь строгой и деловой. Он произнес:

 – Дортмундер, это конец?

Дортмундер не отрывался от балерины:

 – Да, – ответил он.

Келп собрал изорванное в клочья чувство собственного достоинства.

 – До свидания, Мэй, – попрощался он очень формально. – Мне жаль, что все закончилось так.

 – Мы еще увидимся, Энди, – ответила Мэй, грустно посмотрев.

 – Я так не думаю, Мэй. Спасибо за все. Прощай.

 – Пока, Энди.

Келп вышел, даже не взглянув на Дортмундера, и через несколько секунд они услышали, как хлопнула входная дверь. Мэй обернулась к Дортмундеру, и теперь ее взгляд выражал больше раздражения, чем грусти:

 – Ты был не прав, Джон.

На смену балеринам пришли ангелы с грязными лицами.

 – Я попытаюсь посмотреть этот фильм.

 – Ты не любишь фильмы, – возразила Мэй.

 – Я не люблю новые фильмы и фильмы в кинотеатрах. Мне нравятся старое кино по ТВ.

 – Тебе также нравиться Энди Келп.

 – Когда я был ребенком, – начала Дортмундер, – я любил корнишоны. Я ел по три банки корнишонов каждый день.

 – Энди Келп не был корнишоном.

Дортмундер не ответил, но он отвернулся от телевизора, чтобы посмотреть на Мэй.