Книга Демонская кровь Маргариты, страница 37 – Ольга Ильина

В диалог вступать я не стала, поспешно натянула шапку, расплатилась и скрылась за дверью.

Возвращаясь домой, увидела у подъезда Алексея и глупо, по-детски, юркнула за мусорные баки. Вонь там стояла аховая (еще один сюрприз моего нового состояния — я слишком остро стала чувствовать запахи), но лучше вонь, чем снова встретиться с тем, кто для меня недоступен, пока я не разберусь со всей той ерундой, что вокруг меня творится.

Слава богу, что через четверть часа Алексей ушел, а то бы я точно сдохла от безумного амбре источаемого помойкой. И с чего это ему приспичило так долго пялиться на окна нашей многоэтажки? Что он там выискивал?

Я задрала голову вверх, но ничего подозрительного не обнаружила. Окна, как окна, крыша давно не чищена, балконы, на некоторых окнах снежинки приклеены, или огоньки в виде елочки. О, а вон и мой балкон. Хм, может, он смотрел на него? Пытался понять дома я или нет?

Эх, мечтай-мечтай, Маргарита. Он, наверное, и думать о тебе забыл, а ты тут стоишь, голову ломаешь, вздыхаешь, как влюбленная дура. Так, прекращаем на морозе ворон считать, дома меня глюки заждались. Да и с соседями встречаться не стоит, особенно в столь странном виде.

Без нежелательной встречи все-таки не обошлось: когда я по лестнице на свой этаж поднималась, неожиданно столкнулась с соседкой сверху тетей Глашей — нашей местной сплетницей, которая все обо всех знает, а если не знает, то обязательно выяснит.

Бабушка ее не любила, говорила, что у нее язык, что помело — мелет невесть что. Но сейчас паршивый характер тети Глаши меня волновал меньше всего, ведь я увидела у нее на спине такое… нет я ТАКОЕ там увидала…

На ее спине сидело нечто мохнатое, сморщенное и сверкающее красными глазками. Оно напоминало обезьяну, только очень страшную и зубастую. Я даже здороваться не стала, припустила на всех парах наверх, подальше от соседки и ее монстра и успокоилась только когда забежала в квартиру. Но и там меня ждал тихий ужас, домовой и нол снова катались по полу, пытаясь друг друга то ли задушить, то ли задавить в объятиях.

— Слушайте, ну неужели вам нельзя жить в мире?

— Нельзя! — рявкнули оба, благо, кататься по полу перестали.

— Тогда разойдитесь по углам. Один пусть живет в зале, второй в бабушкиной спальне, а все остальное будет нейтральной территорией.

— А можно я на кухне жить буду? — попросил домовой.

— Это почему это на кухне? Я, может, тоже там жить хочу?

— Так может, или хочешь? — подозрительно прищурилась я.

— Могу, то есть, хочу. Да! Хочу! — не слишком уверенно заявил Пиус.

Подозреваю, что он хотел этого только потому, что так хотел домовой. Но поскольку дядюшка Михей наш главный спец по готовке (что и продемонстрировал еще вчера, спасая меня от стресса булками), то я вынесла свое первое волевое решение на правах хозяйки этих двоих:

— Так, дядя Михей останется на кухне, а ты — Пиус вместе с хранителем будешь жить в бабушкиной спальне.

Но тут уже возбухнул хранитель, требуя вернуть его на законное место на тумбочке в зале.

— Я верну, если в моем присутствии ты будешь молчать и изображать рыбу, — предложила я. — Никаких ехидных замечаний, подколов, реплик и тем более никаких жалоб. Ты молчишь, всем хорошо.

Рыб надулся, обиделся и спрятался внутри подводного замка. Я так и не поняла, согласился он или нет, но решила, что молчание — знак согласия, и вернула аквариум в зал. Нол же остался блаженствовать в бабушкиной спальне. Надеюсь, бабуля в гробу не перевернется от внучкиного произвола.