Книга Художник из 50х, страница 159 – Сим Симович

Наконец погасли огни, поднялся занавес. На сцене развернулась первая картина — штаб Красной армии во время Гражданской войны. Декорации, которые создавала вся бригада артели, выглядели убедительно и живо. Простые деревянные столы, карты на стенах, телефонные аппараты — всё дышало суровой романтикой военного времени.

Гоги следил за действием с профессиональным интересом. Как работают его декорации, как взаимодействуют с актёрской игрой, как помогают создать нужную атмосферу. Пока всё шло прекрасно — зрители были увлечены, актёры играли с подъёмом.

Особенно удачной получилась сцена в белогвардейском штабе — та самая, которую он переделывал по просьбе режиссёра. Потёртые стены, простая мебель, сломанная люстра создавали ощущение обречённости отступающей армии. Актёры, играющие белых офицеров, двигались в этих декорациях как настоящие люди в настоящих комнатах.

— Видите? — шепнул ему на ухо появившийся рядом Степан Фёдорович. — Ваша работа живёт на сцене.

Действительно, декорации не просто служили фоном, а участвовали в спектакле наравне с актёрами. Каждая деталь работала на общий замысел, каждый цвет поддерживал нужное настроение.

Во втором акте на сцену вышла актриса, которую Гоги раньше не видел. Она играла жену красного командира, и с первых же слов стало ясно, что это талант незаурядный. Но больше всего поразила её внешность — огненно-рыжие волосы, которые даже под театральным гримом сохраняли свой природный цвет, и удивительные глаза цвета нефрита.

Она двигалась по сцене с царственной грацией, каждый жест был выверен, каждая интонация попадала точно в цель. Когда она произносила монолог о потерянном на войне сыне, в зале стояла абсолютная тишина. Даже самые искушённые театралы затаили дыхание.

— Кто эта актриса? — тихо спросил Гоги у Степана Фёдоровича.

— Николь Станицкая, — прошептал тот в ответ. — Недавно пришла в наш театр из Ленинграда. Говорят, очень талантливая.

Гоги не мог оторвать взгляд от сцены. Николь Станицкая играла с такой искренностью, с такой глубиной чувства, что казалось — она действительно переживает трагедию своей героини. В её исполнении простая жена командира превратилась в символ всех матерей, потерявших детей на войне.

Особенно потрясающе прозвучал её финальный монолог в третьем акте. Стоя на фоне декораций, изображающих разрушенную деревню, она говорила о надежде, о вере в победу, о том, что жертвы не напрасны. Голос её звенел, как колокол, глаза сияли непреклонной решимостью.

Когда занавес опустился, зал взорвался аплодисментами. Зрители вскочили с мест, кричали «Браво!», требовали повторного выхода актёров. Николь Станицкая поклонилась, и её рыжие волосы заиграли в свете софитов, как живое пламя.

— Успех! — ликовал Степан Фёдорович. — Полный успех! Теперь наш театр будут знать во всей Москве.

После спектакля в фойе устроили небольшой фуршет для создателей постановки и почётных гостей. Гоги, как один из художников-декораторов, был приглашён на торжество. Он стоял у стенки с бокалом шампанского и наблюдал, как режиссёр принимает поздравления, как актёры делятся впечатлениями с публикой.

Вдруг рядом с ним оказалась она — Николь Станицкая. Вблизи она была ещё прекраснее, чем на сцене. Огненные волосы были убраны в элегантную причёску, глаза цвета нефрита светились умом и живостью. На ней было простое чёрное платье, которое подчёркивало стройность фигуры и бледность кожи.