Книга Художник из 50х, страница 32 – Сим Симович

Он встал, оделся и собрал краски. Хотелось рисовать — не заказы, не вывески, а что-то своё. Память подсказывала новый стиль, тот самый, что вчера проявился в битве с демоном. Восточный, графичный, полный движения.

Москва-река была недалеко. Гоги дошёл до набережной как раз к рассвету. Вода тихо плескалась о каменные берега, в тумане проступали силуэты домов. Где-то вдали гудел буксир, тащил баржи с углём.

Он выбрал место на мостике — отсюда открывался хороший вид на излучину реки. Установил мольберт, приготовил краски. Не масло — тушь, акварель, всё, что давало чёткие линии и плавные переходы.

Первые мазки — общий тон. Серое небо, тёмная вода, силуэты зданий. Но не фотографически точно, а стилизованно. Упрощённые формы, плавные линии, как в тех странных комиксах, что всплывали в памяти.

Постепенно картина обретала особый характер. Москва-река превращалась в некую мистическую водную артерию. Дома на берегах становились похожими на древние пагоды, мост — на спину дракона. Туман клубился, как живой.

Гоги работал быстро, широкими мазками. Рука двигалась уверенно, словно рисовала в этом стиле всю жизнь. Контраст чёрного и белого, плавные градации серого, точные детали в ключевых местах.

— Интересная техника, — раздался голос за спиной.

Гоги обернулся. Рядом стоял мужчина лет тридцати пяти, в хорошем пальто и шляпе. Лицо интеллигентное, глаза внимательные. В руках — альбом и карандаши.

— Вы тоже художник? — спросил Гоги.

— Архитектор. Делаю зарисовки старой Москвы, пока её не снесли. — Мужчина протянул руку. — Алексей Дмитриевич Щусев.

Гоги пожал руку, представился. Фамилия Щусев была знакома — кажется, известный архитектор. Или будет известным.

— А ваш стиль необычный, — продолжал Щусев. — Не русский, не европейский. Откуда почерпнули?

— Сам не знаю. — Гоги пожал плечами. — Приснилось что-то, вот и рисую.

— Интересно. Смесь реализма с… как бы это сказать… декоративностью. Графично, но живо. — Щусев внимательно изучал работу. — А продаёте свои картины?

— Иногда.

— Вот эту продали бы?

Гоги посмотрел на холст. Река в стиле манхвы была почти готова — мистическая, красивая, непохожая ни на что из официального искусства.

— А зачем вам?

— Для души. Дома повешу, буду смотреть и думать о том, что искусство больше политики. — Щусев улыбнулся. — Пятьдесят рублей устроит?

Хорошая цена за утреннюю работу. Гоги кивнул. Щусев достал деньги, расплатился.

— А у вас ещё такие есть?

— Могут появиться.

— Тогда вот моя карточка. Если что — обращайтесь.

Щусев ушёл с картиной под мышкой, а Гоги остался на мостике. Солнце поднималось выше, туман рассеивался. Обычная московская река, обычное утро. Но в памяти сохранялся образ мистической водной артерии из другого мира.

Он собрал краски, сложил мольберт. В кармане лежали деньги — за работу, которая далась легко и принесла удовольствие. Может быть, это и есть его путь? Рисовать в новом стиле, искать покупателей среди интеллигенции?

Опасно, конечно. Такое искусство могли счесть формализмом. Но пока никто не запрещал утренние пейзажи.

По дороге домой Гоги думал о том, что открыл в себе новую способность. Не просто рисовать, а создавать миры — необычные, красивые, полные скрытых смыслов. Миры, которых не существует, но которые хочется увидеть.

Искусство ради искусства. Красота ради красоты.