Книга Отбившийся голубь; Шпион без косметики; Ограбление банка, страница 162 – Дональд Уэстлейк

В нем–то я и стоял. Сейчас мне больше всего хотелось умыться и почистить зубы. Чувствуя себя героем «Женщины или тигра», я изучал эти двери, похожие на ячейки колеса рулетки, и гадал, за которой из них находится ванная.

Первая из моих догадок не подтвердилась. За одной дверью была комната без всякой мебели, за исключением двух столов и нескольких стульев. В ней расположились шесть человек восточной наружности; они доставали из большого деревянного ящика детали и собирали автоматы. Они уставились на меня, когда я возник на пороге.

— Х–хы, — тихонько хихикнул я, пятясь назад. — Я ошибся дверью. Х–хы.

И опять закрыл дверь, чтобы не видеть этих рож.

Вторая попытка оказалась успешнее. Я умылся, почистил зубы пальцем, покинул ванную, прошел по помещению на верхней площадке лестницы, не чувствуя никакого желания выяснять, что скрывается за остальными дверьми, и спустился по лестнице. Внизу я увидел Тен Эйка, который беспечно сидел в гостиной, листая толстый и дорогой альбом французских импрессионистов. Яркие краски страниц играли на его лице, и казалось, будто в книге идет шабаш нечисти. Увидев меня, Тен Эйк улыбнулся и сказал:

— Ага, наш соня пробудился.

— Впервые за неделю смог так поспать, — ответил я, стараясь говорить убитым голосом и снова входя в образ душегуба, преследуемого полицией, хитрого безумца, отчаянного искателя приключений.

— Еще бы, — сказал он, улыбаясь своей пластмассовой сочувственной улыбкой. — Если вы заглянете в кухню, то хозяйка дома, надо полагать, найдет, чем вас попотчевать.

— Прекрасно.

— Поговорить мы еще успеем, — добавил Тен Эйк, когда я шагал мимо него. — У меня есть для вас работа.

Точно не знаю, но, возможно, я побледнел от страха. Однако мне удалось достаточно искренне выговорить:

— Замечательно. Терпеть не могу праздности.

— Полностью разделяю ваши чувства, — он перевернул страницу и нечаянно порвал ее. Тен Эйк пробормотал что–то утробно–трескучее и явно не по–английски.

Я пошел на кухню, где увидел хозяйку дома. Это оказалась миссис Сельма Бодкин. Она была довольна, как гостелюбивая Марджори Мэйн. Хозяйка предложила мне отведать блинчиков, я молча кивнул, и тогда она усадила меня за кухонный стол, налила для начала апельсинового сока и кофе, а потом принялась накладывать блинчики.

Миссис Бодкин на удивление здорово пекла их. Болтала она без умолку. Я воспринимал лишь разрозненные отрывки ее речи, поскольку большую часть времени терялся в догадках, не зная, что за дьявольскую работу придумал для меня Тен Эйк. Ну да, что бы там ни было, вряд ли я смогу выполнить это задание. И что будет тогда?

Трескотня миссис Бодкин сводилась главным образом к автобиографическим сведениям и истории дома, в котором я гостил. Это была ферма, которая со временем осталась без земельных угодий. Вокруг нас, невидимые за стеной деревьев, лежали новые жилые районы, имевшие почему–то кладбищенские названия: Светлая Дубрава, Зеленые Холмы, Раздолье. Миссис Бодкин привезли сюда, когда она была невестой (уму непостижимо!), и с тех пор она так и жила тут. Похоронила мужа, вырастила и отпустила из дома детей. Теперь здесь часто проводились собрания Мирного движения матерей–язычниц. Убранство дома было если не шикарным, то уж, во всяком случае, очень удобным, и все тут сияло чистотой.