Книга Прощай, красавица, страница 14 – Раймонд Чэндлер

– И все же это не объясняет, зачем вы ее прятали, – сказал я. – Когда она умерла? От чего?

– Я бедная больная старуха, – пробурчала женщина. – Отстань от меня, сукин сын.

Я стоял и глядел на нее, ничего не говоря, не зная, что сказать. Потом шагнул к ней и поставил плоскую, уже почти пустую бутылку на стол.

Женщина сидела, свесив голову. Приемник весело гудел в углу. По улице проехала машина. На окне зажужжала муха. После долгого молчания женщина зашевелила губами и, обращаясь к полу, извергла поток бессмысленных слов, из которых ничего не прояснилось. Потом засмеялась, откинула назад голову и распустила слюни. Потом ее правая рука потянулась к бутылке. Постукивая зубами о горлышко, женщина допила то, что в ней оставалось. Приподняла опустевшую бутылку, встряхнула и бросила в меня. Проскользив по ковру, бутылка улетела куда-то в угол и стукнулась о плинтус.

Женщина снова покосилась на меня, потом глаза ее закрылись, и она захрапела.

Возможно, она притворялась, но мне было все равно. Внезапно эта сцена опротивела мне до омерзения.

Я взял с кушетки шляпу, подошел к двери, отворил ее и шагнул на крыльцо. Приемник в углу продолжал гудеть, женщина негромко похрапывала в качалке. Я бросил на нее торопливый взгляд, потом прикрыл дверь, снова бесшумно отворил и опять взглянул на женщину.

Глаза ее были по-прежнему закрыты, но под веками что-то блеснуло.

Я спустился с крыльца и по растрескавшейся дорожке вышел на улицу.

В окне соседнего дома была поднята штора, узкое лицо жадно прижималось к стеклу, лицо старухи с седыми волосами и острым носом.

Любознательная старушка подглядывала за соседями. В каждом квартале есть хоть одна такая. Я помахал ей рукой. Штора опустилась.

Я сел в машину, подъехал к 77-му участку и поднялся на второй этаж в затхлый уютный кабинет лейтенанта Налти.

Налти после моего ухода, казалось, так и не шевельнулся. Он сидел на своем стуле в той же самой позе угрюмой терпеливости. Но в пепельнице прибавилось два сигарных окурка, а на полу стало больше горелых спичек.

Я сел за свободный столик. Налти взял фотографию, лежащую на его столе вниз изображением, и протянул мне. Это был полицейский снимок анфас и в профиль, с отпечатками пальцев внизу. Мэллой, снятый при сильном свете, казался совершенно безбровым.

– Он самый. – Я вернул фотографию.

– Мы связались с Орегонской тюрьмой, – сказал Налти. – Отбыл срок он почти полностью, ему немного скостили за хорошее поведение. Дела, похоже, идут на лад. Мы загнали его в угол. Ребята с патрульной машины порасспросили кондуктора в конце трамвайной линии на Седьмой стрит. Кондуктор упомянул об одном здоровяке, – видимо, это он самый. Сошел он на углу Третьей и Александрия-стрит. Теперь заберется в какой-нибудь старый дом, откуда съехали жильцы. Таких там много, от центра они теперь далеко, и жилье стоит дорого. Заберется, и мы его накроем. А ты чем занимался?

– Тот здоровяк был в шляпе с перьями и с теннисными мячами вместо пуговиц?

Налти нахмурился и сцепил пальцы на колене:

– Нет, в синем костюме. А может, в коричневом.

– Уверены, что не в саронге?

– Что? Ах да, шутка. Напомни в выходной, я посмеюсь.

– Это не Лось, – сказал я. – Он не стал бы ездить на трамвае. Деньги у него есть. Вспомните, как он был разряжен. И одежда явно шита на заказ, стандартные размеры ему не годятся.