Книга Черный скрипач, страница 34 – Эдвина Лю

Да, одним поцелуем в щёчку тут не обойтись! Или всё, или уж ничего.

Но Сара Натани, видимо, решила, что ничего – всё-таки проще, и с видимым сожалением отодвинулась в сторону. Взяла приготовленные заранее одеяла, расстелила одно у огня, вторым укрылась сама. На долю Дэна остались лишь старая стёганая куртка и плед. Он лёг поблизости от Натани, там, где земля немного прогрелась от костра, и ещё так, чтобы в случае чего подбросить в огонь поленце-другое.

Девушка поёрзала, укладываясь поудобнее, вздохнула и притихла. Дэнни не спал ещё очень, очень долго. Во сне Сара Натани прижалась к нему, тихонько и мерно дыша, но он так и не решился обнять её плечи. В темноте тихо потрескивали дрова, и тепло костра согревало их, но лишь с одной стороны.

Только к рассвету огонь погас.

***

Нельзя сказать, что Упырёк вышел из тюрьмы другим человеком – пожалуй, нет. Это был всё тот же щуплый и низкорослый некромант, только теперь ещё и совершенно одинокий. Ни сослуживцев, ни учителя, ни даже сокамерников поблизости не наблюдалось. Упырёк освободился через три года после памятного ареста и отправился на закреплённое за ним кладбище с твёрдым желанием бросить пить. А очнулся уже следующей осенью на берегу озера, и долго смотрел на своё отражение. На плече зудел расчёсанный до крови знак ложи Смерти, видневшийся из-под разодранной рубашки. Под глазами – слегка несимметричные фингалы. Нос расквашен, а волосы отросли клочьями и торчали во все стороны.

Итак, ему, вероятно, исполнилось двадцать три или двадцать четыре года, и он двенадцать месяцев где-то болтался, как большое буйволиное дерьмо в пруду. Нет, он, кажется, провёл на своём кладбище несколько месяцев, и ещё, кажется, две недели был на исправительных работах – чистил с другими штрафниками ров вокруг тюрьмы… Но всё остальное время в памяти Упырька слилось в единое серо-лиловое похмелье, оживляемое яркими, но не очень чёткими вставками из попоек.

Дард окунул голову в озеро. Мелькнула мысль не выныривать, но уже через секунду лицо заболело от холода, а лёгкие сжались, и он распрямился, рыча и крякая, и мотая головой, как собака.

Вода-то какая холодная. И небо как льдинка. Ага, точно, вчера же с мужиками из деревни пили за новый год. Правда же? С мужиками. А из какой, спрашивается, деревни? И что за озеро?

Упырёк набрал воды в обе горсти, побрызгал себе в лицо. Надо же, как быстро пролетел год. А как будто только что вышел. На теле рванина, в кармане ни гроша – точно так же, как после тюрьмы!

Он встряхнулся и побрёл вдоль озера, пока не вышел на довольно ровную, хорошо укатанную дорогу. Видно, вела она куда-то в хороший крупный город. Близ деревенек дороги обычно разбитые, грязные. А тут – проспект, а не дорога!

Он шёл медленно, то и дело присаживаясь, чтобы перевести дух, и сам себе казался стариком. У него ничего не болело, не ломило и не ныло – ну, разве что синяки на роже, если их трогать. Даже удивительно – не болит ничего, а идти тяжело. Как будто после болезни какой-нибудь. Хорошая, ровная дорога вдруг разветвилась, и Дард увидел по левую руку аккуратные пригороды родного города Сольме, а по правую – горы. Где-то там, как ему было известно, стояла крепость под названием Тартута – место мрачное и для Тёмных магов, пожалуй, последнее, где им хотелось бы оказаться. Это вам не городская тюрьма Сольме, где кормят три раза в день и где лишь слегка подавляют эмоциональный фон – лишь бы заключённые не передрались между собой. Про Тартуту ходили самые жуткие слухи. Говорили, что над Тёмными магами там проводят какие-то опыты – превращают их в чудовищ, начисто лишают эмоций, отчего маги становятся послушными марионетками, которые долго не живут. А как тамошнее кладбище отпугивало магов! Поговаривали, что некроманты ни за что не хотели там оставаться даже за жалованье, превышающее оплату за труды обычных кладбищенских сторожей вдвое и даже втрое!