Онлайн книга «Белый Пилигрим»
|
Тетя Глаша задохнулась. Милая детская непосредственность била наповал. Я пробормотал на чистом автомате: «Не жучков, а этих… собачьих паразитов… гниды там, вши, блохи». Но не гниды и вши и даже не беззаботная детская речь Нинки так впечатлили злобную соседку, которая не смирила свой свирепый нрав даже после того, как двое ее мужей умерли от инфаркта и пищевого отравления соответственно, а третий бежал из жениного дома из окна, сломал себе ногу, а когда его отправили в больницу, пел песни и хохотал от восторга (мне иногда казалось, что тетя Глаша в родстве с Людмилой Венедиктовной, матушкой Лены). А вот Нинка заставила ее умолкнуть на полуслове. Еще бы!.. Я похолодел. Конечно же! Рожки и копытца! Копытца и рожки! Нинка — босиком, с непокрытой головой стоит перед старухой, чей злой и болтливый язык ядовитей любой гадюки! Точнее, любая гадюка — безвредный кусочек холоднокровного мясца с глазками по сравнению с… Я уже не думал. Я широко распахнул дверь и заорал, не думая ни о каких последствиях: — Тетя Глаша, немедленно выйдите! Выйдите вон из квартиры! Вы напугали девочку! Я не позволю издеваться над ребенком!.. В коридор выскочил уже изрядно подогретый Макарка и понес следующую чушь: — Между прочим, шестой пункт Женевской конвенции об угнетении прав поднадзорных детей гласит, что сенильные психозы старушек старше семидесяти лет не являются причиной для освобождения от уголовной ответственности с целью… Теперь я думаю, что было тогда в наших глазах что-то дьявольское. Нет, не дурацкие псевдоюридические периоды Телятникова и даже не рожки-копытца Нинки заставили несносную старуху завертеться веретеном, скакнуть едва ли не на полметра вверх и горячим сгустком злобы и страха вывалиться в гулкое, сырое жерло подъезда. Еще долго в ушах бухали сапожищи и гремела старомодная, твердая, как жесть, юбка милой соседушки. Я обессиленно потянулся всем телом и спросил у Макарки: — Ну что, когда у нас там собеседование? Он поднял на меня припухшие глаза и ответил: — Да тут. Н-никак не могу вспомнить. — Никак не можешь вспомнить, когда собеседование? — Собеседование?.. — переспросил он. — А, ну да. Нет, не то… Не могу вспомнить. — Что? — Да тут одно… Засело, как заноза… Вот характер такой дурацкий: пока какую-нибудь ерунду не вспомню, не успокоюсь. Уф!.. Ладно, как вспомню, так сразу и скажу. Я молча пошел в кухню. 2 На первое собеседование мы не попали, на второе опоздали и лучше бы вообще не ходили, потому как… Да, впрочем, вы и сами все понимаете. Мы пытались разобраться в этой дикой свистопляске разрозненных, нелепых, совершенно не соотносящихся друг с другом случайностей. Но, как говорится, нет ничего более закономерного, чем случайность. В связи с этим Макарка, которого окончательно развезло уже на попытке выяснить функциональные особенности шапки-«носка», заявил со своей обычной перекормленной важностью: — Как говорится, случай — псевдоним Бога. Нет ничего более замотивированного, чем причинно-следственная связь, и звенья этих связей мы и должны с тобой унифицировать… Нинка дала ему по голове маленькой сковородкой, и он несколько утихомирился. Я пытался рассуждать логично, насколько вообще позволяло то взъерошенное состояние, в котором я находился. Меньше чем за сутки с нами произошло два экстраординарных события. Бесспорно, между ними должна быть связь, но увидеть и тем более доказать ее я не мог упорно! Три бешеных старика, борца, боксера и бегуна; сундук с дурацким наследством, одной из составляющих которого оказалась чудесная бутылка, в которой никогда не переводится пойло; рожки и копытца, объявившиеся у моей племянницы… И — наконец — волшебное перевоспитание нашей соседки, сразу внявшей уговорам удалиться и оставившей мою квартиру без пяти ударов пустым ведром по ее пустой лысой голове. И без многоэтажного мата, и без вантуза, присосавшегося к морщинистому лбу, и без… да мало ли! (Все вышеперечисленное предпринимали соседи из различных квартир подъезда, лишь бы только удалить из своего дома эту жуткую мегеру.) Пока что удалось установить лишь третьестепенное условие разбора полетов: без бутылки во всем этом не разберешься!!! С бутылки мы, как вам уже известно, и начали. Так как об исчислении выпитого теперь можно было говорить лишь очень приблизительно, мы сделали засечки на тазике. Даже в лучшие университетские годы никогда не исчисляли объемы спиртного тазиками для стирки! Прежде всего мы с Телятниковым испробовали на бутылке современное моющее средство. После нескольких минут мучений нам удалось отмыть толстый налет грязи, которым она была покрыта. Телятников покрутил бутылку в руках и обнаружил, что она из темного стекла, с тиснением на горлышке. Надпись удалось прочитать, и она оказалась в полном созвучии с нашим рационом: ПОРТВЕЙН 666. Если слово нас устроило вполне, то по поводу цифры возникли разнотолки. Я заметил, что 666 — это число дьявола и что по мне куда лучше портвейн «777», который мы с омерзением распивали только сегодня. Однако Макарка Телятников возразил, что на самом деле 666 — это нумерологическое обозначение имени императора Нерона (Nero), зашифрованное в «Апокалипсисе» товарища И. Богослова. — А что Нерон? — продолжал разглагольствовать сын доктора исторических наук. — Конечно, в его правление были отдельные недоработки… ну, там зверей не тем мясом кормили… пожарная служба сбои давала… Но в целом всем бы так жить, как при Нероне… так сказать… — Ну ты, ученая обезьяна, — сказал я ему с самым любезным выражением лица, какое только смог изобразить на нем, побагровевшем от треволнений и возлияний, — не надо меня лечить лекциями по истории Древнего Рима. С бутылкой вроде разобрались. Неисчерпаемый источник вина. Этакая винная скважина… П-персидский залив. — Ага, — подтвердил тот, — залив зенки, можем п-перейти к следующему предмету. — Нинка, да не цокай ты копытами, а то как дам по рогам… м-м… м-мешаешь сосредоточиться. — Ну ты, Макарка! — грозно ответствовал я и едва не сверзился с табуретки. — Давно не приземлялся в палисаднике тети Глаши? Она сегодня особенно добрая… Так что придержи язык. С бутылкой разобрались. Шапка нам пока что ничего не дала. Посмотрим тогда книжку. — Какая-нибудь популярная литературка по выращиванию репы в парниковых условиях или список рецептов от старческого ревматизма, — предположил Макарка, но я глянул на него довольно свирепо, а Нинка повторно треснула моего приятеля сковородой по голове, так что он на своем мнении уже и не настаивал. — Тут страницы слиплись, — сообщил Телятников. — А ты ее бухлом не облил? — Да вроде нет. — Ну-ка, дай сюда. Затрапезный вид книжицы не помешал мне установить, что на ее обложке выполнена надпись на вполне читаемом русском языке. Точнее, на какой-то странной помеси современного русского и церковно-славянского. На последнем я съел не только собаку, но и три пересдачи, а схлопотал я их за перевод предложения «Поби мраз обилье» [2] . Я с самым умным и начитанным видом перевел прямо в лицо нашей старенькой, но грозной преподавательнице: |