Книга Ведьма и столичный инквизитор, страница 114 – Анна Кайзер

Темного духа убийцы ведьма ощущает как человек чувствует смрад от гниющего тела – так же отчетливо, и ясно. А вот духи самоубийц никак не пахнут. Стоят они особняком и словно застревают в этом мире навечно. Никто не знает, как их использовать в чарах, возможно ли это, к каким последствиям это может привести. Лишь однажды я видела такой дух. Он был словно более плотным. Почти как живой человек. Но речи человеческой не разумеющий, пребывающий в своей печальной юдоли.

Тьма заразительна. После смерти Роостар тоже станет темным духом, страждущим нести зло, чтобы хоть что-то из себя представлять. За любую магию приходится платить свою цену.

Духи ветра благоволят лишь детям. Они легковесны, веселы и стоит в душе поселиться печали, ты их уже не дозовешься. Потому я еще помнила их светлые лица, звонкие голоса, но уже не могла сказать, о чем велись беседы и что я просила. Им неведома корысть в отличие от духов огня, настолько жадных, что они пожирают даже тела, благословленных ими ведьм.

По счастью они очень редко благословляют колдунов. Последний случай был зафиксирован около ста лет назад. Трудно сохранить разум, когда сердце горит. С каждым новым обращением, к этим духам, ты словно перенимаешь их яростную натуру и жажду нести хаос. Старая Герда считала, что духи огня нарочно сводят с ума своих носителей, чтобы те жгли вокруг себя и врагов, и друзей. От эмоций, переживаемых благословленными, духи пребывают в экстазе. Скучная жизнь им не нравится. Зато они никогда не отворачиваются от тех, кому вручили свой огонь.

Молиться же духам воды об их прощении было тяжко. Удел духов воды – это защита, советы, поддержка. Они связывали всех благословленных в единый поток. Тем страшнее было мое преступление против Роостара. Ведь они мнили его своим чадом, заплутавшим, лишенным их благословления за грехи, но все же детей не выбирают. Духи любили его тоже. Вот и сегодня, сколько бы ни пыталась до самого вечера взывать к их прощению, они не желали слушать моих жалких оправданий.

***

Я сидела за столом, склонившись над связкой сушеного зверобоя, аккуратно отделяя цветки от стеблей. Запах – терпкий, чуть горьковатый – наполнял комнату, смешиваясь с ароматом воска и старого дерева.

После той безумной ночи, когда выхаживала Эшфорда, и поцелуя, который предназначался не мне, наступила странная, зыбкая тишина.

Он избегает меня?

Пыталась не думать о нем, о его сильных руках, о том поцелуе, что перевернул все с ног на голову. О том, как мужчина ушел. Но мысли, как назойливые пчелы, возвращались.

Что теперь?

Резкий, властный стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Сердце екнуло и забилось тревожной дробью. Кто? В такой час? Ледяная рука страха сжала горло – это ведь не может быть инквизиция?

Я подошла к двери, не дыша, прижав ладонь к груди, будто могла унять бешеный стук сердца. Медленно, приоткрыла тяжелую дубовую створку.

На пороге, залитый косыми лучами заходящего солнца, стоял он.

Эшфорд.

Высокий, мрачный в своем черном плаще и камзоле, с лицом, на котором смешались усталость и что-то тяжелое, неподъемное – горечь? Скорбь?

Его взгляд был устремлен куда-то внутрь, в бездну собственных мыслей. Казалось, мужчина даже не замечает, что дверь открыта.

– Эшфорд? – прошептала я, не узнавая собственного голоса.