Онлайн книга «Цветок в пустыне»
|
Эти слова вырвались у Майкла непроизвольно, но других за ними не последовало. Дезерт встал, подошёл к шкафу и вынул оттуда рукопись: – На, читай! В течение двадцати минут, которые заняло у Майкла чтение поэмы, в комнате не раздалось ни звука, кроме шелеста переворачиваемых страниц. Наконец Майкл отложил рукопись: – Потрясающе! – Да, но ты никогда бы так не поступил. – Понятия не имею, как бы я поступил! – Нет, имеешь. Ты никогда бы не позволил рефлексии или чёрт знает ещё чему подавить твоё первое побуждение, как это сделал я. Моим первым побуждением было крикнуть: "Стреляй и будь проклят!" Жалею, что тогда промолчал и теперь сижу здесь! Удивительнее всего то, что я не дрогнул бы, если бы он пригрозил мне пыткой, хотя, конечно, предпочитаю ей смерть. – Пытка – жестокая штука. – Фанатики не жестоки. Я послал бы его ко всем чертям, но ему в самом деле не хотелось стрелять. Он умолял меня – стоял с пистолетом и умолял меня не вынуждать его выстрелить. Его брат – мой друг. Странная вещь фанатизм! Он стоял, держал палец на спуске и упрашивал меня. Чертовски гуманно! Он, видишь ли, был связан обетом. А когда я согласился, он радовался так, что я в жизни ничего подобного не видел. – В поэме про это нет ни слова, – вставил Майкл. – Чувство жалости к палачу ещё не может служить оправданием. Я не горжусь им, тем более что оно спасло мне жизнь. Кроме того, не уверен, сыграло ли оно решающую роль. Религия – пустой звук, когда ты неверующий. Если уж умирать, так за что-нибудь стоящее. – А ты не думаешь, что тебя оправдают, если ты все будешь отрицать? спросил подавленный Майкл. – Ничего я не буду отрицать. Если это выплывет наружу, я за это отвечу. – Динни в курсе? – Да. Она прочла поэму. Я не собирался ей говорить, да вот пришлось. Она держалась так, как никто бы не сумел, – изумительно! – Ясно. Я считаю, что тебе следует отрицать все – хотя бы ради Динни. – Нет, я просто обязан отказаться от неё. – Это уж решать не тебе одному, Уилфрид. Если Динни любит, так беззаветно… – Я тоже. Удручённый безвыходностью положения, Майкл встал и налил себе ещё бренди. – Правильно! – одобрил Дезерт, следя за ним глазами. – Представь минуту, что это стало достоянием прессы! И Дезерт расхохотался. – Но ведь Юл оба раза слышал эту историю только в пустыне, – сказал Майкл с внезапной надеждой. – Что сегодня сказано в пустыне, завтра разнесётся по базарам. Нет, рассчитывать не на что. Мне не отвертеться. Майкл положил ему руку на плечо: – В любом случае можешь располагать мною. Моё мнение такое: кто смел, тот и преуспел. Но я, конечно, предвижу, что тебе придётся вытерпеть. – Мне приклеят ярлык "трус", а с ним хорошего не жди. И правильно приклеят. – Чушь! Уилфрид, не обратив внимания на этот возглас, продолжал: – При мысли, что придётся погибнуть ради жеста, ради того, во что я не верю, всё моё существо взбунтовалось. Легенды, суеверия – ненавижу этот хлам. Я готов пожертвовать жизнью, только бы нанести им смертельный удар. Если бы меня заставили мучить животных, вешать человека, насиловать женщину, я бы, конечно, скорее умер, чем уступил. Но какого чёрта умирать только для того, чтобы доставить удовольствие тем, кого я презираю за то, что они исповедуют устаревшие вероучения, которые принесли миру больше горя, чем любой из смертных. Скажи, какого чёрта? Эта страстная вспышка напугала Майкла. Расстроенный и мрачный, он пробормотал: – Религия – символ!.. – Символ? Не сомневайся, я сумею постоять за любое стоящее дело – за честность, человечность, мужество. Как-никак я прошёл войну. Но почему я должен стоять за то, что считаю насквозь прогнившим? – Мы обязаны это скрыть! – взорвался Майкл. – Мне нестерпимо думать, как куча болванов будет воротить нос при виде тебя. Уилфрид пожал плечами: – Поверь, я сам от себя его ворочу. Никогда не подавляй своё первое побуждение, Майкл. – Что же ты собираешься делать? – Не всё ли равно? Будь что будет. Так или иначе, меня не поймут, а если даже поймут, никто не станет на мою сторону. Да и зачем? Я ведь в разладе с самим собой. – По-моему, в наши дни найдётся немало таких, кто поддержит тебя. – Да, таких, с которыми стоять рядом и то противно. Нет, я – отверженный. – А Динни? – С ней я всё улажу. Майкл взялся за шляпу: – Если я могу быть полезен, рассчитывай на меня. Спокойной ночи, старина, – Благодарю. Спокойной ночи! Прежде чем Майкл вновь обрёл способность рассуждать, он уже был на улице. Уилфрид попал в ловушку! Он до того ослеплён своим бунтарским презрением к условностям и почитателям их, что разучился здраво смотреть на вещи, – это ясно. Но нельзя безнаказанно зачёркивать ту или иную черту в едином образе Англичанина, – кто изменит в одном, того и в другом сочтут изменником. Разве те, кто не знает Уилфрида близко, поймут это нелепое чувство сострадания к своему же палачу? Горькая и трагичная история. Ему без суда и разбора публично приклеят ярлык труса. "Конечно, – думал Майкл, – у него найдутся защитники: всякие там маньяки-эгоцентристы или красные, но от этого ему будет только хуже. Нет ничего отвратительнее, чем поддержка со стороны людей, которых ты не понимаешь и которые не понимают тебя. И какой прок от такой поддержки для Динни, ещё более далёкой от них, чем Уилфрид? Все это…" Предаваясь этим невесёлым размышлениям, Майкл пересёк Бондстрит и через Хэй-хилл вышел на Беркли-сквер. Если он не повидает отца до возвращения домой, ему не уснуть. На Маунт-стрит его родители принимали из рук Блора белый глинтвейн особого изготовления – средство, гарантирующее сон. – Кэтрин? – спросила леди Монт. – Корь? – Нет, мама, мне нужно поговорить с отцом. – Насчёт этого молодого человека… который переменил религию? Мне всегда было при нём не по себе: он не боялся грозы, и вообще. Майкл вытаращил глаза от удивления: – Да, об Уилфриде. – Эм, абсолютная тайна! – предупредил сэр Лоренс. – Ну, Майкл? – Все правда. Он не хочет и не станет отрицать. Динни об этой истории знает. – Что за история? – спросила леди Монт. – Арабы-фанатики под страхом смерти принудили его стать ренегатом. – Какая нелепость! "Боже мой, почему бы всем не встать на такую же точку зрения?" мелькнуло в голове у Майкла. |