Книга Телохранитель(ница) Его Светлейшества, страница 3 – Татьяна Рябинина

Откинув простыню и осмотрев тело, он вздохнул тяжело, положил платок на грудь покойника и начал читать заклинания. Воздух словно сгустился, затылок покалывало, и это означало, что его собственные каналы раскрылись, пытаясь вернуть душу из преддверия царства мертвых.

Ему еще ни разу не доводилось по-настоящему воскрешать умершего, поэтому энергетический удар стал неожиданностью. Как будто со всей силы огрели лопатой по затылку. Пытаясь удержаться на ногах, Маргуль смахнул рукой платок, и тот опустился на лицо девушки, лежащей на соседнем столе.

— Срань небесная! — простонал он и схватил платок, но было уже поздно.

Девушка открыла глаза.

Этот день Полины Егоровны начался точно так же, как и сотни других дней — с тех самых пор, как пять лет назад она вышла на пенсию, проработав лишний десяток.

Блогеры, которых Егоровна, считая бездельниками, презрительно именовала блохерами или даже бляхерами, советовали начинать день с рутинного ритуала — для ощущения стабильности бытия. Ее утренний ритуал, отточенный до мелочей, шел на таком глубоком автопилоте, что, отключив его, она не могла вспомнить, спустила ли воду в туалете, почистила ли зубы и сделала ли упражнение «вертолет». Проверив то, что можно было проверить, и назначив себе в качестве штрафа штук пять дополнительных «вертолетов», Егоровна продолжала следовать привычным курсом.

Курс этот, от краткой благодарственной молитвы за еще один дарованный день и до завтрака, совмещенного с чтением ленты новостей за ноутбуком, занимал примерно час. Все это время она думала о самых обыденных вещах: быть или не быть мировой войне, кто станет следующим президентом, произойдет ли замена натурального интеллекта интеллектом искусственным. Ну или о чем-то поважнее: выйдет ли наконец замуж внучка Тася, удастся ли починить стиральную машину, как плавает утка лысуха, у которой на лапах нет перепонок.

Впрочем, в последнее время Егоровна начала ловить себя на том, что иногда проваливается мыслями в никуда. Словно затягивает в какое-то другое измерение. Выныривает — и не может вспомнить, о чем думала. Это тревожило и казалось звоночком возраста.

В свои семьдесят Егоровна была неприлично, прямо таки непристойно здорова, чем неизменно приводила в изумление врачей во время ежегодной диспансеризации. Нет, конечно, у нее периодически где-то побаливало, потягивало, покалывало. Не зря же говорят: если в сорок лет ты проснулся и у тебя ничего не болит, значит, умер. А ей было давным-давно не сорок. Тем не менее ни одна пенсионерская системная хворь к ней так и не прицепилась. Когда старушки-приятельницы хором жаловались на давление, суставы или глухоту, ей приходилось стыдливо молчать. Придумать для компании какую-то болячку не позволяло суеверие: как оговоришь себя, то и получишь.

Сама Егоровна объясняла свое богатырское здоровье правильным образом жизни, железной дисциплиной, а главное — позитивным настроем. Ее стакан всегда был наполовину полон, а не пуст. Она никогда не ныла, не ворчала по-стариковски, не осуждала молодежь и живо интересовалась всем новым. Возможно, поэтому ее лучшей подружкой была вовсе не замумуканная жизнью соседка-ровесница Люся, а двадцатилетняя внучка Тася.

Что касается здорового образа жизни, Егоровна с детства занималась спортом, много гуляла, достаточно спала и правильно питалась. Нет, она вовсе не была унылым киборгом и очень любила вредную еду, но позволяла ее себе крайне редко. Иначе ведь какое в ней удовольствие, правда? А еще она обожала красивую одежду и была страшной тряпичницей. Наследство от отца, известного художника и коллекционера, позволяло не экономить на мелочах, а тонкий вкус Таси, учившейся на дизайнера, корректировал погрешности в стиле.