Книга Между королями, страница 7 – Вэнди Джинджелл

Забавно, что обманывать людей становится легче, когда вы их тоже очень хорошо знаете.

Воспоминания обтекали меня, превращая в бестелесного Атиласа, который был не совсем связан с телом или памятью, ограничен в том, что я могла чувствовать. Я могла бы позволить себе погрузиться в них ещё глубже, но я этого не сделала, потому что была здесь, чтобы делать кое-что другое. Позже у нас будет достаточно времени, чтобы просмотреть воспоминания Атиласа, когда мы придём к какому-то единому мнению о том, что нам делать — прямо сейчас я была здесь не для того, чтобы увидеть их, я была здесь, чтобы заманить Атиласа в ловушку внутри них. У меня не было времени следить за тем, чтобы он не сбежал, пока мы были заняты, и это была единственная подходящая тюрьма, в которой я могла бы его сдержать.

Воспоминание пришло ко мне легко, но не настолько, чтобы вызвать подозрения. Привыкшая иметь дело с Атиласом, я посчитала это подозрительным. Были и другие воспоминания, за которые я могла бы побороться, но я выбрала это наугад и хотела довести дело до конца. Если бы я пыталась найти воспоминания, которые он не хотел, чтобы я обнаружила, я бы, вероятно, использовала именно этот метод. Я не пыталась, но, несмотря на это, я была совершенно уверена, что Атилас не хотел, чтобы я их видела. Впрочем, он не был таким неуклюжим, чтобы в него было слишком трудно проникнуть, так что я не беспокоилась о том, что не смогу сделать то, ради чего сюда пришла.

Погруженная в воспоминания, я обнаружила, что удаляюсь от своего дома — от дома Питомца. Голова, в которой я находилась, знала, что это дом Питомца, а не его собственный. В нём были краткие, порхающие мысли, которые составляли единое целое, но нигде, насколько я могла видеть, не связывались воедино; я уловила лишь некоторые из них. В одном из них просто говорилось: «билет на возвращение: смерть питомца», — и это было отсылкой к другому, которое тихо наводило на схожую мысль: «билет на возвращение: зачистить человеческие факторы риска».

Может быть, я пробормотала это вслух. Я определённо так подумала. «Не можешь даже мыслить прямолинейно. Тебе приходятся всё сворачивать в спирали».

Было трудно удержать ни одну из этих порхающих мыслей: они не задерживались на месте достаточно долго, чтобы их можно было полностью прочитать, и я не была уверена, что мне бы сильно помогло, если бы я смогла их прочитать. У меня было ощущение, что важны были не сами мысли, а те слабые, мимолётные связи, которые они устанавливали с окружающих их мыслями.

Я не могла понять, как можно мыслить подобным образом — по крайней мере, в моей собственной голове, — и это внезапно заставило меня задуматься, как вообще Атилас может существовать таким образом. Его разум был раздвоен, его привязанности — ещё больше, и он никак не мог успокоиться, чтобы подумать о себе или своих целях, чтобы обрести хоть какую-то перспективу.

Было бы трудно понять, что именно происходило в моей памяти, если бы я не сопоставила две мелькнувшие мысли с той частью города, к которой я быстро приближалась в теле Атиласа. Он не ездил ни на автобусе, ни на такси; он передвигался так быстро и плавно, что я заметила, как он выходит, только когда узнала улицу, по которой он шёл.

И он, по-видимому, тоже очень хорошо знал улицу: он даже не замешкался у ворот, хотя, должно быть, знал, что привёл в действие все датчики фейри в этом месте.