Книга Луна Верховного 2, страница 86 – Марина Эльденберт

– Где твоя спутница? – спрашивает Рамон у верховного.

Артур оглядывается, но не находит Альму в толпе.

– Была где-то здесь.

К ним буквально подбегает Мик.

– Выходы перекрыты, и мы нашли Суразу, но девочки с ней нет.

Рамон дошел до той точки, когда готов рвать глотки за свою семью. Плевать на Суразу, есть враг похуже. Сумасшедшая мразь, которая где-то здесь. Или…

– Кто-то успел покинуть праздник?

Микаэль мрачнеет:

– К сожалению, да. Помимо курьеров, успела проскочить парочка вервольфов, еще Альма…

Крак! Мир раскалывается на части, как оброненная фарфоровая чашка.

– Найдите ее. – Его голос чужой даже для него самого. В голове стучит. Дикарскими барабанами отбивается мысль-воспоминание. Пророчество слепой Ману, что все знает:

Самая большая твоя битва впереди, и все зависит от того, какую женщину ты выберешь.

Сегодня он остался с Венерой, но потерял дочь.

ГЛАВА 19

Венера

Когда я прихожу в себя в первый раз, то почти не чувствую тела, только бесконечную слабость и беспомощность. То ли это меня все-таки чем-то накачали (а в случае с вервольфами, это должно быть что-то очень мощное), то ли это обман разума, защищающего от боли. Перед глазами плывет, когда я пытаюсь поднять веки.

– Рамон, – зову я, но вместо слов у меня вырывается какой-то собачий скулеж. Только тогда я понимаю, что я сейчас в ипостаси волчицы, и мне до него не докричаться. Но тут же узнаю, что и не нужно: он оказывается рядом.

– Я здесь, nena, – он опускается рядом со мной, гладит мою голову и холку, нежно проводит по мордочке. Так нежно, что у меня щемит в сердце, и становится спокойно.

– Сара? – хочу я спросить, и не могу: волки не разговаривают. Но Рамон меня понимает.

– Она жива, Венера. С ней все хорошо.

Этого достаточно. Только этого и достаточно. Остальное неважно. Мне хочется ее увидеть, кажется, я даже могу попросить Рамона показать мне нашу доченьку, у нас «налажена связь», но, учитывая, что я даже глаз открыть не могу, отказываюсь от этой идеи. До тех пор пока не смогу перекинуться и подержать малышку на руках.

Я трусь мордой о его ладонь и снова проваливаюсь в сон. На этот раз исцеляющий.

Прихожу в себя уже утром, по крайней мере, за окном моей палаты светит солнце. Сторона западная, так что оно мне не мешает, но благодаря этому свету я и просыпаюсь. Тело все еще ломит, но уже терпимо. Боль скорее напоминает о том, что я жива, чем мешает жить. Я даже рада ей, тому, что ее не так уж и много.

Превозмогая боль, вытаскиваю из себя иглу капельницы, снимаю датчики и меняю ипостась.

Что я там говорила насчет терпимо?

Приходится сжать зубы, чтобы не заорать матом, нехорошим словам, легорийским, которым я научилась у Чарли, и вилемейским, которыми поделился со мной Альваро.

– Твою ж мать, – цежу я через зубы. Хочется заорать, как тот прибор, что сейчас сигналит о том, что я отсоединила от себя датчики. Присоединить обратно я их не могу, остается только натянуть простынь и распластаться на больничной постели. Полежу немного, и, если никто не явится, наберусь сил на то, чтобы выйти самой.

Моя палата огромная, несмотря на то, что одноместная, здесь можно устраивать танцы. Возле широкой кровати с матрасом, таким мягким, что он напоминает облако, стоит кресло. Я принюхиваюсь, и сквозь «лекарственные» запахи улавливаю аромат Рамона: он недавно был здесь, сидел в кресле. Его запах я ни с чьим не спутаю. На противоположной стороне плазменная панель, очевидно, для того, чтобы пациентам не было скучно проводить время в больнице. Но мне не сейчас не скучно.