Книга Ярость инопланетного дикаря, страница 26 – Калиста Скай

Солнце садится, и я снова вспоминаю, что на Ксрене день короче, чем на Земле. Все это настолько чуждо, что придает всему происходящему оттенок нереальности. Как будто это сон, и я скоро проснусь в общежитии в своей кровати и снова буду раздражаться, что моя соседка по комнате никогда не ставит свои туфли аккуратно рядом друг с другом за дверью.

У меня обычно не так много времени для раздумий, здесь, на этой юрской планете. Днем я делаю полезные вещи для нашего маленького племени и болтаю с другими девочками, стараясь потратить всю свою энергию. А вечером я обычно так устаю после целого дня работы, что быстро засыпаю.

Все это нарочно. Я делаю это, чтобы у меня не было времени думать о моем положении. О том, что я, вероятно, застряла здесь навсегда. О том, что с этой планеты, вероятно, нет выхода. О том, что моя жизнь будет гораздо короче, чем на Земле. И что все усилия, которые я вложила в получение степени, вероятно, пропадут.

Но сейчас у меня есть время подумать. Из всех грустных мыслей, которые я так старательно стараюсь избегать, одна занимает особое место в моем сознании, потому что думать об этом я боюсь больше всего. Но теперь, тяжело и неумолимо этот болезненный маленький узел начинает развязываться: я, вероятно, никогда больше не увижу свою семью.

Моя мама никогда не узнает, что со мной случилось. Она больше никогда не будет делать макаронную запеканку, потому что она будет напоминать о наших совместных пятницах, когда были только мы вдвоем, очень плохой фильм и бутылка пива для каждой.

Мой отец будет скучать по мне в своей тихой манере, время от времени заходя в мою комнату и стоя в центре неё часами, потому что там он будет чувствовать себя ближе всего ко мне. Папа отдал мне целую комнату в своей маленькой квартирке, в которой я жила, если проводила выходные или каникулы у него. А в остальное время он никогда не позволял никому оставаться в ней, потому что «это комната Хайди».

И мой старший брат Алекс, который вечно торчит в том или ином учреждении с изменяющимися от месяца к месяцу диагнозами, потому что окружающие так и не могут принять то, что я поняла, когда мне было всего девять: он должен быть таким. Он так счастлив. Конечно, Алекс необычный, но никому не причиняет вреда. И он может рассказывать крутые истории.

Я никогда их больше не увижу. Я никогда больше не смогу посекретничать с мамой, чтобы она в свою очередь могла рассказать мне о том времени в своей жизни, когда с ней случилось то же самое. Я никогда больше не сяду на заднее сиденье папиного японского мотоцикла и не проеду со скоростью сто семьдесят миль через пробку, чувствуя его полный контроль над машиной и зная, что он наслаждается моей компанией так же, как и я его. И я никогда больше не увижу, как загораются глаза Алекса, когда он видит, что я иду к нему в гости. Кто навестит его и принесет ему запретные Киндер Сюрпризы, которые он любит?

И это все при условии, что Земля не была уничтожена при нападении инопланетян.

— Шайсеее (прим. с нем. Дерьмо).

Быть наполовину немкой иногда полезно. На этом языке гораздо приятнее ругаться, чем на английском.

Мои очки запотели, и я снимаю их, вытирая о платье из шкуры динозавра и стараясь дышать нормально. Не хочу, чтобы этот чертов пещерный человек увидел мою слабость.