Книга Развестись и попасть - это я умею. Путь львицы, страница 70 – Алиса Рудницкая

– Странная любовь, – хмыкнула я, а потом поправилась. – Я не имею в виду, что плохо любить, как ты выразился, рогатиков. Нет, я про то, что для меня ваши ваша с мамой любовь немного… чудная.

– Спокойная и взрослая, – пожал плечами Сэли. – Она любит меня и заботиться. Я люблю ее и забочусь. То, что между нами никогда не было обжигающей влюбленности, не значит, что мы плохо живем. Так-то отношения у нас почти идеальные.

Я хмыкнула и заглянула в шкатулку. В ней осталось последнее письмо.

Запечатанное. От Лаурэанта.

Это показалось мне подозрительным. Я вскрыла конверт и увидела открытку с изображением оплетенного шипастыми лозами эльфа. С его обнаженного тела капала кровь. Жуткая открытка, откуда только бывший Аэлрии взял ее?

Обратная сторона была исписана мелко-мелко, прыгающими буковками. Не надо было и читать, чтобы понять, с каким гневом и досадой это писалось.

«Аэлрия,

Я долго молчал. Долго терпел. И, может быть, сделал ошибку, позволив тебе думать, что это слабость. Нет. Это было презрение. Я просто не считал нужным тратить слова на эльфийку, которая слышит только себя.

Ты постоянно страдаешь, рыдаешь, обвиняешь всех подряд – но в первую очередь того, кто оказался рядом. Меня. И не потому, что я что-то сделал. А потому, что тебе удобно страдать. Это твой стиль. Стиль вечной жертвы, которая орет на весь дом, как ее предали, напивается до рвоты, но тихонько сама тащит себе делает больно, лишь бы быть центром внимания.

Ты говоришь о любви? А я помню, как ты годами выжигала ее между нами до пепла. Любовь – это не скандалы в полночь. Не бесконечные сцены. Не твоя вечная пассивная агрессия, в которую ты заворачиваешь каждый взгляд, каждый вздох, каждый обед.

Ты думаешь, я подался в командировки потому, что меня звала дипломатия? Нет, Аэлрия. Я уезжал, потому что находиться рядом с тобой было пыткой. Потому что ты – ворота в мир демонов и чудовищ. Глупо, громко, невыносимо драматичная стерва. Каждый день с тобой – это как жить в одном доме с порождением мира моих ночных кошмаров.

Ты боишься быть как твоя мать. Знаешь что? Ты уже хуже. Потому что она хотя бы умеет молчать с достоинством. А ты даже в молчании – упрекаешь.

Я знал, на что иду. Если бы ты не нужна была мне, чтобы утвердится на посту дипломата – я бы ни за что не стал писать тебе всего псевдовлюбленного бреда. Я надеялся, что ты хотя бы будешь терпимой! Но ты – худшая из худших. И чем дальше, тем больше я тебя ненавижу.

Недавно… о силы земли, прошу, пощадите меня… я увидел одну танцовщицу на площади. Она была точь-в-точь ты, одно ненавистное лицо.

Как приятно было наконец спустить пар.

Я не отправлю никогда это письмо, потому что знаю: ты бы с удовольствием использовала его, чтобы очернить меня. Но это не я делаю тебя психопаткой, а ты сделала из меня маньяка.

Без сожалений,

Лаурэант»

– Бинго, – чувствуя какое-то мрачное удовлетворение, я кинула письмо на стол. – Вот почему он так настойчиво ищет скандала и говорит про ворованные ценные бумаги. Ох… стащила так стащила. Я ведь просто хотела взять письма на память, чтобы позлить его. Ну и так… из сентиментальных соображений. А там оказалось… такое.

Сэли забрал письмо, прочитал его. К концу лицо у него вытянулось, и он схватился задумчиво за подбородок.

– Если мы это обнародуем – его репутации в Тиар’Мелин конец, – сказал он. И правда, неудивительно, что он так дергается.