Книга Саймон, страница 30 – Анна Есина

Засыпаю где-то через час-два после возвращения. Иногда на том самом диване, но чаще стараюсь всё же донести свою тушку до кровати. Правда, порой во сне продолжаю читать истории болезней — просыпаюсь в холодном поту, пытаясь вспомнить, где у пациента был перелом.

Геля прослушала несколько видеозаписей подряд и каждый раз диву давалась, как так вышло, что такое сокровище — и до сих пор одинок? Ответ напрашивался сам собой. У Семёна попросту нет времени и сил на отношения. Работа занимает всё его время и мысли.

Уже в такси она запустила последний оставшийся «кругляш» и с тянущим низ живота предвкушением уставилась на экран.

— И да, я всё ещё живой, несмотря на все эти травмы и бумажки. Видимо, судьба у меня такая — спасать людей и рассказывать тебе об этом в «кружочках». А ещё у меня сегодня был пациент, который поблагодарил меня за то, что я «так профессионально сломал ему гипс» — это, наверное, высшая форма доверия. Впрочем, какую ересь я несу? Всё, пора отключаться — уже заговариваться начинаю.

Сообщение оборвалось. Она хотела было убрать телефон, как Семён поделился фотографией с подписью: «Моя сеструха».

На снимке застыли две поразительные фигуры. Словно две половинки одной души, брат и сестра стояли в рок-позе, подняв руки в характерном знаке «коза».

Он — высокий голубоглазый блондин с выразительными татуировками на руках и тоннелями в ушах. Колечко в носу добавляло его образу бунтарский шик. Чёрная футболка и джинсы подчёркивали его стройную фигуру, а взгляд буквально сражал наповал духом дерзости и свободы.

Она — его зеркальное отражение, но с женственным началом. Те же светлые волосы, но тёмные глаза, придающие облику оттенок загадочности. Пирсинг в языке, так называемая «штанга», добавляли образу роковой соблазнительности. Даже статичная поза не могла скрыть природной грации.

Оба, приподнявшись на цыпочках, высовывали языки в игривом жесте, их улыбки ослепляли, а красота казалась столь совершенной, что от неё пробирало до дрожи — словно два ангела-бунтаря, спустившиеся с небес, чтобы нарушить покой земной ночи.

Семён уверенно вёл мотоцикл по ночным улицам. Геля сидела позади, крепко обхватив его за талию, и не рисковала открыть глаза. Инстинкт самосохранения бился в истерическом припадке, даже когда ехали по прямой, а уж если мотоцикл закладывал вираж… Она не визжала лишь потому, что голос пропал, как случается в самых жутких кошмарах. Ветер развевал её одежду, а скорость казалась немыслимой, заставляя забыть обо всех тревогах, кроме одной единственной — её жизнь висит на волоске и всецело принадлежит Семёну.

Наконец сумасшествие немного улеглось. Геля с опаской открыла один глаз, увидела медленно затухающий городской ландшафт. Широкополосная дорога сменилась уютным просёлком, «Урал» сбавил ход и с утробным ворчанием помчался по укатанной гравийке, а потом и вовсе замер у сплошной стены из бетонных плит советской эпохи.

Тьма лениво окутывала заброшенный стекольный завод на окраине Иркутска. Его мрачные стены, исполосованные временем и непогодой, хранили отголоски былого величия, а разбитые окна зияли чёрными провалами, впускающими внутрь холодный ветер. Время оставило на фасаде неизгладимый след: обрушившаяся кладка, почерневшие карнизы и осыпавшаяся штукатурка создавали причудливый готический узор.