Книга Саймон, страница 53 – Анна Есина

В этот самый момент Киру будто подменили, она, наконец, поняла, что натворила, с ходу отвесила вампиру оплеуху, оттолкнула от себя, придерживая рукой сочащуюся кровью рану на горле, наспех поправила одежду и пулей выскочила в коридор.

С той поры вся ответственность за случившееся возлегла на плечи древнего вампира, мол, это он, кровопийца бездушный, воспользовался ситуацией и склонил её к близости. Насильно. В прямом смысле против её воли.

***

— Тебя домой отвезти или к «Булочке»? — спросила сестрица, когда страсти по поводу кристаллоида немного улеглись в её сознании.

— К Ангелу, — с мечтательной улыбкой влюблённого идиота молвил братец. — Она в «Университетском» живёт, поезжай, я покажу, где свернуть.

— Ты, кстати, выяснил, действительно ли она ангел?

— Нет, пока что мы разбираемся с тем, что я — вампир.

— Ты признался?

— Не люблю тайны и недомолвки, ты же знаешь. Последовала бы моему примеру и согласилась на ужин с…

— Сейчас твоя татуированная задница улетит в кювет, — предостерегла Кира. — Не суй свой нос в чужой вопрос, слышал такую мудрость?

— Молчу-молчу, была охота жопой дорожную пыль подметать.

— Вот и помалкивай, я сама разберусь со своей жизнью.

Они распрощались у подъезда дома, в котором жила Ангела, Семён в два счёта взлетел вверх по ступенькам и надавил на звонок.

Дверь открылась почти сразу. На пороге стояла Ангела, вернее, её призрачная тень. Щеки бледные до синевы, глаза испуганные. Она совсем не обрадовалась его появлению, скорее наоборот, запаниковала ещё больше.

— Что? — напряжённо задал он вопрос, и ответ ранил в самое сердце.

— Там на кухне… — голосок тоненький, писклявый, как звук комара, — там твоя мама.

Саймон помрачнел, что небосклон перед мощной грозой. Волоски на затылке вздыбились, как шерсть на холке животного в момент опасности. Он решительно вошёл в квартиру и направился прямиком на кухню.

В мягком свете она казалась воплощением изысканности, но не той, что бросается в глаза — скорее, её красота таилась в деталях: фарфоровая кожа с едва заметным персиковым оттенком, точёные черты лица — высокие скулы, чуть вздёрнутый нос и губы, словно нарисованные мастером-минималистом. Волосы, цвета горького шоколада с проблесками меди, были уложены в небрежную причёску, которая подчёркивала их природное сияние. Глаза — глубокого карего цвета с золотистыми крапинками — обладали удивительной способностью менять выражение: то они были томными и манящими, то вдруг становились пронзительно-ясными, словно она видела тебя насквозь.

Её фигура была безупречна, но не по стандартам подиума — в ней была особая грация женщины, познавшей себя. Плавные линии, изящная осанка и грациозные движения выдавали в ней ту, кто не просто привыкла к восхищённым взглядам, а научилась использовать свою силу. Она двигалась с такой уверенностью и естественностью, что каждый шаг, каждое движение становились частью отточенного образа роковой красавицы, знающей себе цену. Её наряды всегда были безупречны — не кричащая роскошь, а скорее, тихая элегантность, которая говорила больше, чем любые драгоценности. В манере держаться было что-то от кошки, вышедшей на охоту, а в улыбке — загадка, которую хотелось разгадывать до конца жизни.

Вот только на сына её чары не действовали. Вместо того чтобы восхититься, умилиться или даже расчувствоваться, он вскипел гневом и проговорил, цедя каждое слово: