Книга Неукротимый голод, страница 38 – Тиффани Робертс

Что бы подумал папа, если бы увидел меня сейчас?

Что-то пощекотало ей щеку, и Шей смахнула это пальцами. Она вздрогнула, когда поняла, что это было — слезы. Она плакала. Когда она в последний раз плакала?

Шесть лет назад, когда моя мать…

Упала еще одна слеза, за ней другая и еще одна. Начавшись, они уже не останавливались. Шей опустила голову в знак поражения и заплакала, прерывисто дыша между всхлипами.

— Что мне делать? — спросила она хриплым от эмоций голосом. — Я едва могу позаботиться о себе. Как я собираюсь позаботиться и о тебе тоже? Как я могу дать тебе все, что ты заслуживаешь? Потому что я чертовски уверена, что ты заслуживаешь больше чем это.

Слезы капали с ее подбородка, но она не обращала на них внимания, баюкая свой живот.

После смерти отца Шей решила, что может позаботиться о себе сама, что ей никто не нужен. Даже ее мать. Это была ложь, и эту ложь она носила с собой годами. Долгое время у нее все было хорошо — не то чтобы большая часть того, что она делала, чтобы выжить, было особенно приятным. Но прямо сейчас… Прямо сейчас она чувствовала, что ей действительно нужен кто-то. Она ощущала… одиночество. Она была напугана — напугана за себя и за своего ребенка, и она знала, что не может продолжать так жить. Сейчас ей нужно было беспокоиться не только о себе. Внутри нее росла жизнь.

Что со мной происходит?

Эта мысль вырвала у нее новый всхлип и заставила заплакать еще сильнее.

Если со мной что-нибудь случится… что будет с моим ребенком?

— Я что-нибудь придумаю, — сказала она, поглаживая себя по животу и шмыгая носом. — Я клянусь, я обещаю тебе, что сделаю все для тебя.

Если бы только она знала, как это сделать.

ПЯТЬ

Драккал, прижав кулаки к бокам, осторожно приближался к мастерской Аркантуса. В его душе разгоралась буря эмоций: фрустрация, разочарование, беспокойство, похоть и крошечный, но настойчивый проблеск надежды слились в единое целое, затуманивая разум и делая рациональное мышление почти невозможным. В этот момент именно фрустрация держала верх.

Каким-то образом он сохранил достаточно силы воли, чтобы сопротивляться самому разрушительному из своих порывов — например, провести жесткими когтями протеза по стене, делая глубокие выбоины в материале, или врезаться бронированным плечом в дверь, сгибая металл и ломая дверь с петель, или колотить кулаком по стене, пока рука не онемеет и не начнет кровоточить. Ничто из этого не принесло бы никакого облегчения, кроме временного, в конечном счете незначительного катарсиса, избавления от толики пылающей, голодной энергии, бурлящей в его теле.

Он зарычал. Он был так близко. Так чертовски близко.

Его тело отреагировало на терранку, инстинкты активизировались в тот момент, когда он обернулся и обнаружил, что запах «сандринкер» в воздухе не был плодом его воображения, что она была там, что она прикасалась к нему. Он мог бы сохранить контроль, если бы все пошло по-другому. Он мог бы сохранить контроль, если бы она не убежала.

Ее бегство пробудило инстинкты, которые Драккал не мог игнорировать, разожгло желание до лихорадочного накала. Его мышцы налились, вместе с членом, чувства обострились. У него не было выбора, кроме как сдаться, не было выбора, кроме как пуститься в погоню.

Таковы были последствия — вся эта сила, вся эта энергия, весь этот жар, и все впустую. Приз, на который он должен был претендовать, был потерян. Облегчение, которое он должен был получить, было вырвано у него из рук. И его тело отказывалось расслабляться, его кровь отказывалась охлаждаться.