Книга Ткач, страница 52 – Тиффани Робертс

Ее кожа потеряла цвет, а обычный розовый оттенок губ сменился бледно-голубым. Когда он обхватил ее щеку ладонью, она была холодной, и Ахмья никак не отреагировала на прикосновение.

— Ахмья, — прохрипел он. — Ты должна проснуться.

Она не открывала глаз.

Подушечкой большого пальца он приподнял ее веко. Карий глаз был тусклым, расфокусированным, почти… безжизненным. Опустив голову и борясь с наплывом леденящих душу мыслей, он взял ее за подбородок и повернул лицо к своему.

Ни один вздох не сорвался с ее губ, воздух не выходил из носа.

Его тонкие волоски встали дыбом, а по коже пробежала рябь от напряжения. Рекоша охватила дрожь, которая не имела ничего общего с холодом. Все рушилось — сам Рекош, мир, вся вселенная за его пределами. Каждая клетка его разума и души отчаянно пыталась удержать это вместе. Пыталась завязать распускающиеся нити в узел.

Он скользнул рукой вниз по ее шее и положил ладонь на грудь.

Пожалуйста. Пожалуйста…

Ее сердце билось под его ладонью, слабым, неуловимым стуком, который эхом отдавался в нем, как раскат грома.

— Ахмья, пожалуйста, — он похлопал ее по щеке. — Пожалуйста, ви’кейши.

Ничего.

Жар и холод волнами прокатывались по Рекошу, разрывая изнутри обжигающими, жалящими шипами и холодными хлещущими щупальцами, не щадя ни одной его части.

Нет, она не… не может…

Весь гнев и страх, которые он испытывал во время нападения кузахов, вернулись в восьмикратном размере. Он был достаточно силен, чтобы соперничать с яростью шторма, достаточно силен, чтобы бросить вызов ярости реки. Но этого оказалось недостаточно, чтобы защитить ее.

Рекош опустил ее ноги на землю, положил руку ей на затылок и встряхнул. Его слова прозвучали на смеси английского и языка вриксов.

— Ахмья, не оставляй меня. Очнись! Дыши!

Но она не двигалась, не просыпалась, не дышала.

Он снова приоткрыл ей один глаз. Она не смотрела на него, она вообще ни на что не смотрела.

— Огонь в твоем сердце должен гореть. Гореть ради меня, Ахмья. Ты моя, и я не отпущу тебя.

Рекош остановил себя, прежде чем снова встряхнуть ее, и его конечности задрожали от напряжения. Любая новая сила только нанесет ей еще больший вред.

В свое время он соткал слишком много посмертных саванов. Сегодня он не будет ткать еще один. Не сможет. Не для нее.

Он склонился над ней, защищая от дождя, и прижал ее грудь к своей. Содрогнувшись всем телом, он снова прошептал ее имя. Прошептал его с печалью и виной, с яростью и тоской, с отчаянием и потребностью.

— Праматерь, — прошептал он, — Певица Корней, Защитник… кто бы из вас ни слышал меня. Не забирайте ее. Я этого не позволю. Вы не сможете получить ее. Она моя, и только моя.

Вся вселенная сжималась вокруг него, давящая и неумолимая. Капли дождя, воздух, облака, влага на его шкуре, весь Клубок. Терзающая его боль, тупая, но настойчивая, добавляла тяжести. И его дух рушился сам по себе, поскольку он делал все возможное, чтобы отрицать возможность того, что… Что она…

Ахмья кашлянула. Это был тихий звук, незначительный на фоне рева водопада и бури, но он заглушил все внутри Рекоша. Она дернулась, и кашель перерос в хриплый, влажный хрип, вырвавшийся из глубины ее груди. Все ее тело содрогнулось, а пальцы впились в его шкуру. Она вывернулась из его объятий, перегнулась через руку, и ее вырвало водой на грязную землю.