Книга Птичка в академии, или Магистры тоже плачут, страница 115 – Катерина Цвик

— Ё-ё, а ты можешь мне вколоть то успокоительное, которое дал в кабинете ректора? — спросила, призывая на помощь все свое самообладание.

Я, конечно, уже научилась нормально реагировать на Монику, если она находится неподалеку, но когда она вот так — совсем рядом…

— Не могу, — послышалось особенно глухо.

— Почему?! — с истеричными нотками в голосе вопросила я, не сводя глаз с горбика под одеялом, но в ответ услышала только непонятное кряхтение. — Ё-ё?! — уже по-настоящему забеспокоилась я.

В голову полезли совсем уж дикие мысли. А вдруг там не Моника, а чужая крыса, которая сейчас душит моего милого беззащитного ежика? Но тут горбик дрогнул, разделился на два, и из-под одеяла на пол спрыгнула Моника. Она застыла, уставившись на меня испуганными глазами-бусинами, и замерла.

Я сглотнула, мысленно содрогнувшись, и титаническим усилием воли взяла себя в руки.

— Привет, Моника.

«Привет», — отмерла она и мысленно облегченно выдохнула. После чего отбежала и забралась на стул, стоявший в углу моей небольшой палаты.

— Ё-ё, вылезай, — позвала я друга, видя, что он продолжает сидеть под одеялом.

Но еж только еще активнее завозился на месте.

«Он стесняется», — сдала друга крыска, используя мыслеречь так, что мы оба ее слышали.

После этого замечания Ё-ё запыхтел особенно яростно, все-таки показал свой нос из-под одела и насупленно посмотрел на меня и Монику.

— Я не стесняюсь. Я… сохраняю свое ежиное достоинство.

— Что сохраняешь? — не поняла я.

— Достоинство, — с нажимом повторил он.

— Какое?

Раньше таких заскоков у друга не было. Он всегда был гордым ежом, но никогда ничего не сохранял под одеялом. Тем более моим.

— Ежиное, — процедил Ё-ё, недовольный моей непонятливостью.

Я округлившимися глазами посмотрела на Монику, не понимая, что он имел в виду. Крыса закатила глаза и ответила за него:

«Да лысый он. Все иголки в паучиху выпустил, а новые еще не отросли. Вот он и стесняется».

— Ё-ё! — Я облегченно выдохнула, погладила друга поверх одеяла и села. Еж вцепился в одеяло, как бульдог во врага, и вместе с ним переместился ко мне на колени. — Ты ведь настоящий герой! — принялась я его успокаивать. — А разве героям пристало стыдиться своего внешнего вида? Ты стал лысым в жестоком бою! И значит, должен гордиться своими гладкими боками.

Ё-ё покосился на меня со скепсисом, но все же перестал так крепко сжимать ткань.

«Вот! И я ему это говорю! А он заладил про достоинство, будто иголки — это его главная ценность!» — Моника даже лапки в бока поставила и с укором смотрела на ежа.

В комнате повисло молчание, только Ё-ё шмыгнул носом и спросил:

— А разве это не так?

Вот уж чего не ожидала от друга, так это неуверенности в себе.

— Конечно не так! — погладила я его длинный опущенный носик. — Твое главное достоинство — верное доброе сердце.

«А еще ты очень смелый», — смущенно произнесла Моника.

— И трудяга.

«И ты настоящий друг, который никогда не оставит в беде».

— И вообще ты самый лучший в мире еж!

По мере того как мы говорили, спина Ё-ё выравнивалась, а нос поднимался выше. Наконец еж вздохнул, прикрыл глаза и решительно сбросил с себя одеяло.

Мы с Моникой застыли, переглянулись и, сглотнув, взяли себя в руки и авторитетно в два голоса заявили:

— Ё-ё, ты красавец и с иголками, и без!

Потом мы снова с ней переглянулись, обмениваясь мыслями только друг с другом. Моника куда-то ненадолго убежала и вернулась с красной косынкой в лапах. Я не без внутреннего содрогания взяла ее у крысы и повязала Ё-ё на манер плаща. Уж очень он выглядел без привычных иголок странно, беззащитно и смешно. Сдерживать хихиканье удавалось с большим трудом.