Книга Дочь атамана, страница 115 – Тата Алатова

— Вы совсем не ложились? — встревожилась Саша. — Белый весь, осунувшийся.

Он улыбнулся ей — да так нежно, что у нее сердце скатилось в пятки.

— Давайте позавтракаем вместе, — предложил он непринужденно, — пока Марфа Марьяновна нас не видит. Ее Анна на кухню позвала, а это надолго.

— А этот где? Колдун богомерзкий? Я вчера его как увидела, так дурно мне стало. Как будто между нами нити какие, так и тянут, так и тянут!

— Показалось вам, — Михаил Алексеевич ловко усадил ее на стул, сел напротив и принялся чистить вареные яйца. — Не думайте о нем, Саша Александровна, не стоит. Я скоро напою бульоном мальчика, передам его на попечение кормилицы, и мы с вами прокатимся верхом, хорошо? День-то какой, солнечный, ясный.

Он был необычайно оживлен этим утром, улыбчив, спокоен, и Саша ощутила прилив радости и нежности.

— Я думаю, — проговорила она, краснея от собственной смелости, — как же это будет славно: завтракать вот так каждый день, всю нашу жизнь. Удивительно, как подле вас мне тепло и хорошо.

Он быстро взглянул на нее, протянул очищенное яйцо, налил молока:

— Да и я очень счастлив, что случай привел вас в мою лечебницу.

— А, — она засмеялась, — была от моего дуэлянтства все же польза, а уж вы ворчали-ворчали. Михаил Алексеевич, а вот признайтесь как на духу: у вас изменился не только возраст, но и характер. Стариком вы были куда суровее, отчитывали меня да воспитывали.

— Да, — откликнулся он с рассеянной улыбкой, — нынче я значительно поглупел. Старость — это ведь не только морщины и боль в спине, но и опыт преодоления жизненных трудностей. Человек стареет, когда заботится о детях и жене, когда видит, как растут его внуки. В лечебнице я был лишен всего этого.

— Ничего, — воодушевленно воскликнула Саша, — у вас теперь будет возможность состариться правильно. Наберете еще свою мудрость, а я вот, пожалуй, предпочту от нее отказаться. Стану задорной и веселой старушкой без всяких заумностей. Вот посмотрим, кого больше будут любить наши внуки.

Он засмеялся, встал — легкий, порывистый — и, склонившись, поцеловал легонько Сашу в макушку.

— Вы станете очаровательной старушкой, — заверил он ее, — через полвека, не раньше.

— Да и вы ведь тогда же, — заметила она рассудительно, запрокидывая к нему голову и щекоча пальцами подбородок под светлой бородой.

Он целовал ее пальцы, смеялся, касался быстро то губ, то щек, то шеи.

В этой возне не было той мучительной неловкости, которую Саша ощутила в коляске по дороге из столицы, все было легко и правильно.

Потом Михаил Алексеевич снова ушел к своему маленькому пациенту, слушал специальной трубкой его сердце, прикладывал мокрые тряпицы к его лбу, обтирал пот.

А Саша стояла в дверях и любовалась его плавными, уверенными движениями.

— Стало быть, колдун привез сюда ребенка, чтобы спасти его? — спросил она. — Как это странно. Я была уверена, что он не способен к сочувствию.

— Да, воспользовался тем, что канцлер отравлен и не может ему помешать.

— И что же, Андре поправится?

— Если это не агония, то кризис. После должно стать легче, — он покопошился в огромном сундуке, вынул оттуда склянку, открыл ее. Пронзительно запахло свежестью мяты. Михаил Алексеевич нанес мазь под нос мальчику, видимо, облегчая тому дыхание.

Хлопнула дверь, пришла Марфа Марьяновна, неодобрительно покосилась на Сашу, но ругать не стала. Поставила на столик у кровати чашку бульона.