Книга Нас с тобой трое, страница 29 – Тата Алатова

Если бы у Тимура был самый лучший друг на свете, самый преданный, самый проверенный, прошедший с ним ранее детство и подростковые невзгоды, — то даже такому другу Тимур ни за что не признался бы в том, что произошло между ним и Лизой.

Дома, приняв прохладный душ, он изо всех сил старался не думать о случившемся, но воспоминание о её губах все еще было таким нестерпимо острым, что в груди становилось больно от стеснения, стыда и неясного томления, горячей волной льющегося в горло.

Самым очевидным решением было вытеснить Лизу из своей жизни, их действительно ничто на свете друг с другом не связывало.

Для чего им продолжать эти непонятные, приносящие столько неудобств отношения, которые не объяснить ни себе, ни другим?

Он думал об этом, когда листал фотографии отца, пересланные ему мамой. Электронка анонимного отправителя была самой обычной, ни о чем Тимуру не говорившая.

А вот фотографии оказались отменного качества, снятые явно на профессиональную камеру, много черно-белых, стилизованных под шестидесятые. Отец отлично вписывался в эти шестидесятые, при его любви к плащам, зонтам и шляпам. Очень много снимков было сделано прямо в университетских аудиториях.

Мог ли посторонний человек так свободно перемещаться по университету? Разве никто не обратил бы внимания на кого-то постороннего, бродящего по учебным коридорам с фотоаппаратом в руках?

Лиза заявила, что пойдет на 40–дневные поминки по его отцу, и это окончательно вышибло Тимура из и без того шаткого душевного равновесия.

Накричав на неё по телефону словами «не смей» и «циничная дрянь», Тимур впал в самое отвратительное настроение.

Его в принципе раздражали все эти поминальные ритуалы с их традициями и обрядовостью, а тут еще и Лиза, её отвратительные выходки, гадкий характер и ослиное упрямство.

После долгих колебаний, мама заявила, что поминки будут проходить дома, а не в кафе, и Тимур с Ингой были призваны готовить специальную поминальную еду и доводить до блеска каждый уголок.

Со злости Тимур позвонил Тамаре — раз уж она так рвалась стать частью его жизни, так пусть приходит и становится. И к его удивлению Тамара согласилась помочь.

Они не виделись с ней несколько недель, и хотя Тимур-то был уверен, что это наверняка расставание, Тамара пришла спокойная и сияющая мягким светом рассеянной доброжелательности.

В сдержанном темно-синем платье и со строгим хвостиком, Тамара с улыбкой чмокнула Тимура в щеку, обняла Ингу и его маму и отправилась на кухню, отметая все вздохи о том, что это «неудобно».

— Ты будешь полным идиотом, если не женишься на ней, — прошипела Инга Тимуру на ухо.

— Буду, — искренне согласился он, подхватил Марата и пошел с ним гулять.

Утром он отказался идти с сестрой и мамой на кладбище, потому что не видел в этом никакого смысла, и племянника им тоже не отдал. Они с Маратом пропылесосили все ковры, натерли мельхиоровые столовые приборы до блеска и завалились спать на диване в зале. Нагоняй «за лентяйство» вернувшейся Инги был таким забавным, что немного сгладил возникшее было напряжение. Сейчас, пока женщины накрывали на стол, Тимур посчитал, что они с Маратом могут быть свободны от всей этой суеты.

Осень начиналась плавно и нежно, на улице все еще царило летнее тепло, но ранняя позолота юного сентября уже робко украшала деревья. Марат нетерпеливо подпрыгивал, пытаясь ухватить с низко нависших веток берез желтые листья, но, конечно, ему это не удавалось. Тимур посадил его на плечи, так они и гуляли, пока трижды не позвонила Инга и не обещала его проклясть, если он немедленно не вернет ей ребенка и не вернется сам.