Книга В самом Сердце Стужи. Том III, страница 8 – Александр Якубович

Но Морделы оказались смышленее, чем Ламары. Или им просто было, что мне предложить. Потому что время работало против купцов: в этом году они еще были в безопасности, но чем дольше я буду править наделом, тем больше новых связей буду заводить. И если якшаться с бароном Фитцем и Атритальской гильдией мне было не с руки, так как это ввергнет меня в еще большую зависимость от южного соседа, то вот наладить связи с Кемкирхом или Вусбургом мне ничто не мешало. Даже больше — это был бы правильный и ожидаемый ход с моей стороны.

Так что Морделы решили уступить мне часть своего состояния вместо того, чтобы в итоге потерять всё: просто так сбежать я им уже не позволю, а как только у меня появится собственный купец, то и причин терпеть в городе два старых семейства больше не будет. И я смогу подвести обе семьи под статью и виселицу.

На самом деле, мне так и хотелось поступить. Эти люди сколотили капитал на откровенном воровстве и схематозе, но, как я сказал ранее своим заместителям, если открещиваться от всех, кого коснулась «порча Легера», то город нужно сносить, а почти всех жителей — отправлять пилить лес лобзиком без права на переписку.

Да и если быть окончательно объективным, то я тоже хороший гусь. Наладил поставку контрабанды через границу потенциальному противнику в обмен на ценный мех. Хорошо, что я не планирую больше ходить в походы и сражаться с теми, кого сейчас сам начинаю усиленно кормить…

Но в ситуации с Морделами я сделал всё от меня зависящее. Если Эрен удастся свести Ларса с Хильдой и мой заместитель сам выскажется за то, чтобы уйти в купеческое сословие через женитьбу — совет да любовь молодым. А нет — значит, будем двигаться по долгому, дорогому и немного кровавому сценарию, в котором Морделы станут жертвами уголовного преследования с моей стороны. В любом случае, этих людей мне было совершенно не жаль; я видел на днях всех троих и морды они наели за эти годы знатные, при условии, что многие мастера в Херцкальте если и не перебивались с хлеба на воду, то уж точно лишних денег не имели.

Пока я размышлял обо всем этом, руки сами собой готовили прописи для Эрен.

Моя жена строго вознамерилась выучить еще и сорогский язык, так что сейчас я чувствовал себя учителем младших классов, пока готовил для нее очередной комплект прописей на тренировку. Мы уже прошли этап работы на вощеных дощечках, и сейчас моя жена перешла к письму на бумаге, причем преимущественно Эрен старалась пользоваться моей перьевой ручкой, а не привычным ей гусиным пером.

Она училась очень быстро, невероятно быстро. Донский язык был довольно грубым, чем-то по звучанию похожим на немецкий или какой-нибудь скандинавский язык, так что слишком больших проблем у нас не возникало, но до устной речи мы еще не дошли. Но вот писать Эрен хотела научиться. По ее словам, фрамийский она изучила именно в письменном виде, сверяя слова на двух языках, даже до конца не зная, как они произносятся. А мой «сорогский», он же русский, нужен ей был для чтения и работы с моими записями и заметками.

Мне стоило бы быть осторожнее в том, что касалось «сорогского» языка, но я не мог устоять перед этими серыми сосредоточенными глазами и деловито сжатыми губами. Когда дело касалось новых знаний или рабочих вопросов Эрен превращалась из легкой молодой девушки в старую пытливую учительницу, которая обнаружила для себя что-то ранее неизвестное.