Книга Тьма чернее ночи, страница 11 – Майкл Коннелли

Очень жаль, мелькнула мысль, что радар не в силах проложить курс через окутывающий расследование туман неизвестности. Это совсем другой туман.

Мысли о попытках нащупать неведомый путь обратили его разум к делу, так глубоко его зацепившему.

Берегись Берегись Бог Видит.

Эти слова стали для Маккалеба своеобразной мантрой. Там, в клочковатом тумане, скрывается написавший их человек. Человек, который по меньшей мере один раз уже действовал в соответствии с ними и, вероятно, не остановится. Маккалеб собирался найти этого человека. Но, поступая так, в соответствии с чьими словами он будет действовать? Истинный ли Господь посылает его в путь?

Он вздрогнул, почувствовав прикосновение к плечу, и обернулся, едва не уронив багор за борт. Бадди.

– Иисусе, приятель!

– Ты в порядке?

– Был, пока ты не перепугал меня до смерти. Ты что творишь? Тебе следовало бы управлять яхтой.

Маккалеб глянул через плечо, чтобы убедиться, что портовая разметка осталась позади и они вышли в залив.

– Пойми, – сказал Бадди, – ты тут стоял с багром – ну прямо капитан Ахав. Я решил, что что-то не в порядке...

– Я думал. Ты против? И не подкрадывайся ко мне!.. Иди-ка за штурвал, Бадди. Я поднимусь через минуту. Кстати, проверь генератор – аккумуляторы можно бы и подзарядить.

Когда Бадди ушел, Маккалеб почувствовал, что сердце снова успокоилось. Он вышел из кабины и вставил багор в зажимы на палубе. Нагибаясь, почувствовал, как яхта поднимается и опускается, переваливаясь через трех– и четырехфутовые волны. Выпрямился и огляделся, высматривая источник волнения. Но не увидел ничего, словно по гладкой поверхности залива пронесся призрак.

Гарри Босх поднял портфель, точно шит, и, прикрываясь им, проложил дорогу через толпу репортеров и камер, собравшуюся у дверей зала суда.

– Пропустите, пожалуйста, пропустите.

Журналисты не двигались с места, пока он не отпихивал их с пути портфелем. В отчаянной давке они тянули магнитофоны и камеры к центру кучки людей, где вешал адвокат ответчика.

Наконец Босх добрался до двери, возле которой держал оборону полицейский. Коп узнал Босха и отодвинулся.

– Знаете, – сказал ему Босх, – и ведь так каждый день. Во время заседания этому типу обычно нечего сказать, зато за дверями он соловьем заливается.

Босх проследовал по центральному проходу к столу обвинения. Он пришел первым. Подтянул стул и сел. Открыл на столе портфель, вытащил тяжелую синюю папку и положил перед собой. Потом закрыл портфель и поставил на пол рядом со стулом.

В зале суда было тихо и почти пусто, только секретарь и судебный репортер готовились к заседанию. Босх любил это время. Затишье перед бурей. А буря грянет обязательно, это он знал наверняка. Босх кивнул сам себе. Он был готов, готов к новой схватке с дьяволом. В этом его предназначение, он живет ради таких моментов. Моментов, которые следовало бы смаковать и помнить, но которые всегда вызывали ощущение удара под дых.

Раздался громкий звук, открылась боковая дверь. Двое полицейских ввели мужчину. Тот был молод и каким-то образом ухитрился сохранить загар, несмотря на три месяца, проведенные в тюрьме. На прекрасный синий костюм, несомненно, ушло бы недельное жалованье людей, стоящих по бокам от подсудимого. Элемент дисгармонии вносила поясная цепь, к которой были прикованы его руки. В одной руке мужчина сжимал альбом для рисования. В другой держал черный фломастер – единственный пишущий инструмент, разрешенный в заключении.

Мужчину подвели к столу защиты. Пока с него снимали наручники и цепь, он улыбался и смотрел прямо перед собой. Полицейский положил руку ему на плечо и надавил, заставив сесть. Потом полицейские отступили и заняли места у него за спиной.

Мужчина тут же подался вперед, открыл альбом и заработал фломастером. Босх наблюдал. Фломастер яростно скрипел по бумаге.

– Мне не дают угля, Босх. Какую опасность может представлять кусок угля?

Он сказал это, не глядя на Босха. Детектив не ответил.

– Такие мелочи мне докучают больше всего, – продолжил мужчина.

– Привыкай, – отозвался Босх.

Мужчина засмеялся, по-прежнему не глядя на Босха.

– Знаешь, я почему-то знал, что так ты и скажешь.

Босх молчал.

– Видишь, Босх, ты так предсказуем. Как и все вы.

Открылась задняя дверь зала суда, и Босх отвернулся от обвиняемого.

Начинается.

К тому времени как Маккалеб добрался до Фермерского рынка, он опаздывал на встречу с Джей Уинстон уже на полчаса. Переправа на материк заняла полтора часа, и, едва пришвартовавшись в Кабрийо, Маккалеб сразу же позвонил. Они договорились встретиться в "Дюпаре", но потом оказалось, что в "чероки" сдох аккумулятор, потому что машиной не пользовались две недели. Пришлось прибегнуть к помощи Бадди и его старого "тауруса".

Маккалеб вошел в расположенный на углу рынка ресторан, но Уинстон там не увидел. Оставалось надеяться, что она не ушла. Он выбрал свободную кабинку, что обеспечивало максимум уединения, и сел. Заглядывать в меню не требовалось. Они выбрали для встречи Фермерский рынок, потому что недалеко находилась квартира Эдварда Ганна, а еще потому, что Маккалеб хотел позавтракать в "Дюпаре". Он признался Уинстон, что больше всего на острове ему не хватало здешних оладий.

Они с Грасиелой и детьми раз в месяц ездили в Город покупать одежду и припасы, недоступные на Каталине, и часто ели в "Дюпаре". Не важно, был ли то завтрак, ленч или обед, Маккалеб всегда заказывал оладьи. Реймонд тоже. Но мальчик предпочитал с сиропом из бойзеновых ягод [6] , тогда как Маккалеб – с традиционным кленовым.

Маккалеб сказал официантке, что ждет приятельницу, заказал апельсиновый сок и стакан воды.

Ему принесли два стакана. Он открыл кожаную сумку и достал пластиковую коробочку с пилюлями. Маккалеб держал на лодке недельный запас таблеток и еще на пару дней – в отделении для перчаток в "чероки". Коробочку он приготовил сразу, как причалил. Запивая попеременно то апельсиновым соком, то водой, Маккалеб принял двадцать семь таблеток, составлявших утреннюю дозу. Он знал их все по форме, цвету и вкусу: прилосек, имуран, дигоксин... Методично подбирая одну за другой, Маккалеб заметил, что за ним, удивленно подняв брови, наблюдает женщина из соседней кабинки.

Это уже пожизненно. Таблетки для него так же неотвратимы, как смерть и налоги. С годами что-то изменится: от каких-то придется отказаться, добавятся новые, – но Маккалеб знал, что до конца жизни будет глотать таблетки и смывать их мерзкий вкус апельсиновым соком.