Книга По ту сторону тьмы, страница 70 – Марика Полански

«Думаешь, наш Паук — свихнувшийся ведьмолов, помешанный на личности Наагшура? То есть казнит своих жертв, как в давние времена казнили ведьморожденных», — Мира заворочалась. Помолчав, она задумчиво продолжила: — «А ведь тогда картина более или менее приобретает смысл. Не Боги весть какой, но всё же».

«Это имело бы значение, если бы всеми его жертвами становились или люди, или ведьморожденные. Какая-то одна определённая группа, а не все вместе, — от щёк отхлынула кровь, и я с трудом вдохнула прохладный ночной воздух. Ещё немного и снова провалюсь в забытье. Только на сей раз это будет не сон, а обморок. — Одного не могу понять. Эркерт не является «тарантулом». Откуда такой упадок сил?»

— Человек, находящийся в тяжёлом горе, становится похож на энергетического вампира. Он высасывает все жизненные соки из того, кто его жалеет и сочувствует. Это помогает немного облегчить боль утраты.

В комнате на мгновение стало зябко, сердце пропустило удар и забилось как сумасшедшее. Голос Наагшура звучал спокойно и доброжелательно. И тем не менее он напугал меня до икоты. О чём я не преминула сообщить.

— Это нормально.

Кровать прогнулась — Риваан сел рядом и положил руку мне на лоб. Чуть шершавая сухая ладонь казалась холодной, как кожа змеи. Но от прикосновения стало легче.

— Что «нормально»? — прохрипела я и закашлялась. Слова драли пересохшее горло. — То, что я чувствую себя высушенной рыбиной, или то, что ты напугал меня?

— Чувствовать обессиленной после разговора с Эркертом. И испытывать страх в присутствии ведьмолова. Это защитный инстинкт, заставляющий либо сбега́ть, либо напада́ть.

Значит, защитный инстинкт. Желание остаться с Ривааном всегда будет соседствовать с желанием сбежать. Когда-нибудь одно из них перевесит. Мысль о том, что придётся жить в страхе, навевала тоску.

Чудовищная несправедливость!

— Боюсь, в моём нынешнем состоянии сбежать мне явно не удастся, — смущённо хмыкнула я. — Но могу притвориться мёртвой, и ждать, пока ты пройдёшь мимо, — и тотчас замялась.

Ну какой «притвориться мёртвой», Лада! Что за чушь ты несёшь? Сделалось стыдно. Настолько, что захотелось плакать. Ни красоты, ни ума, ни таланта. Шутки, — и те плоские.

Постепенно в голове прояснилось, боль отступила, и на смену бессилию пришло чувство подъёма. Точно ничего и не было.

Я приоткрыла глаза и посмотрела на ведьмолова.

Во мраке лицо Риваана казалось высеченным из камня. Как на дагерротипах в энциклопедии «История Древнейшего Искусства». На них были запечатлены резные фигуры древних богов, которым некогда поклонялись далёкие предки. Вроде бы ничего примечательного. Однако внутренняя сила опутывала подобно паутине, удерживая на невидимых нитях, и приковывала к себе.

Наваждение. Должно быть, так завораживает пламя свечи порхающего во тьме мотылька. Чувствуя опасность, продолжать лететь навстречу собственной гибели.

Я пошевелилась, пытаясь сбросить с себя оцепенение.

— Не ш-ше-велис-сь, — в ушах шелестело змеиное шипение. — Прос-сто не ш-шевелис-сь…

Риваан открыл глаза. Сине-зелёное мягкое мерцание гипнотизировало. Внезапно стало так легко, будто вся тяжесть последних дней канула в бездну. В груди сжался комок в тревожном предчувствии, но страх так и не пришёл. Гулкое биение сердца становилось громче и быстрее. Подобно ударам барабанов далёких предков, что взывали к родным богам на летнем празднике урожая.