Книга Вторая молодость Фаины, страница 87 – Адель Хайд

— Ну, здравствуй, Фаинушка, — обратилась она ко мне прямо по-родственному, да ещё и расцеловала в обе щёки.

Повернулась к застывшему в стороне Алексею Порываеву и, совершенно не стесняясь, поглядела на него в упор и спросила:

— Ты кто же будешь? Жених, что ли?

Алексей беспомощно посмотрел на меня. У у меня мелькнула озорная мысль сказать, что да. Но не стала. Просто сообщила, улыбнувшись:

— Сватов пока не присылал, Мария Александровна.

На что мадам Голощёкина, не растерявшись, сразу выдала:

— Смотри, красавчик, уведут барышню.

После такого весёлого обмена приветствиями Мария Александровна сразу перешла к делу. А именно стала ходить по лавке и смотреть, как всё устроено. Как и Порываев недавно, удивлённо рассматривала косметическую половину помещения, но критиковать не стала.

Зато обратила внимание на название. Елисей, как и обещал, уже постарался с вывеской. И теперь над входом в будущую лавку висела искрящаяся на солнце вывеска «Золотой мёд», на которой, помимо названия, какой-то талантливый художник нарисовал маленький горшочек, полный чего-то золотого, с летающими над ним пчёлками.

— Хорошее название, — сказала мадам Голощёкина. — А главное — прямо в тему.

Я, ничего не подозревая, кивнула:

— Да, Мария Александровна, мёд у меня золотой, вкусный.

Но мадам Голощёкина посмотрела на меня странно и спросила:

— Так ты не знаешь, что ли?

— О чём? — отчего-то у меня похолодели ладони.

— О том, что долгое время слухи ходили, что аккурат на твоей земле золото находили.

И у меня в голове раздался звук захлопнувшейся крышки. И даже на секунду стало темно, как будто бы и вправду крышка закрылась.

Оказалось, что я на мгновение лишилась чувств, потому что пришла в себя в мужских объятиях.

До меня донёсся встревоженный голос Марии Александровны:

— Фаичка? Что это с ней?

И голос Порываева прямо над моей головой, зачем-то оправдывающийся:

— Да, наверное, снова позавтракать забыла.

А я подумала: «Вот мадам Голощёкина удивится, что мужчина, который не является мне ни женихом, ни мужем, знает, что я "позавтракать забыла", да ещё и "снова"».

Открыла глаза, вот уже второй раз прихожу в себя на широкой груди Алексея Порываева. Запах от рубашки Порываева был приятный, да и от него самого пахло чем-то хвойно-кожано-табачным. Такой приятный мужской аромат.

Снова закрыла глаза. Следующая мысль была: «Куда я влезла?».

Вдруг мне прямо в макушку сказали:

— Фаина Андреевна, я видел, вы пришли в себя. Хватит притворяться.

«Неужели нельзя подольше побыть рыцарем?» — подумала я, но глаза открыла.

— Срочно! Срочно! Поехали ко мне гостявать! — громко сказала Мария Александровна.

— Да, может, мы в ресторацию? — произнёс Порываев, но мадам Голощёкина ему сразу же и ответила, что нечего с молодой бледной, «что та поганка», девицей по ресторациям шастать.

И уже скоро мы въезжали за деревянные, но крепкие ворота особняка мадам Голощёкиной.

У Марии Александровны на обед было без затей. Угощали пельменями. Которые сама мадам Голощёкина называла пельняни*.

(*Пельмени являются традиционным уральским блюдом. Раньше их действительно на Урале называли удмуртским словом «пельняне»)

Мария Александровна нам заявила:

— Пельняни, конечно, лучше по зиме. Налепил, наморозил и вари себе. Но я их круглый год люблю.

Помимо пельменей подали ещё и рыбу, и мясо с овощами. А у меня появилась возможность выспросить подробности про золото.