Книга Хозяйка заброшенного поместья, страница 83 – Наталья Шнейдер

— Она ему из жалости выпивки не принесет? — спросила я Марью, вернувшись на кухню.

При мне кучер о спиртном и не заикался, но я-то «барыня». Надолго ли его хватит? Радовало уже, что я не замечала никаких признаков приближающейся «белочки», притом что трезв он был уже четвертый день. Петр не злился, не жаловался. Когда не спал разговаривал с Марьей, которая много времени проводила с ним, — «все равно я с одной рукой тебе не помощница, а так и мне, и ему веселее». Когда Марьи не было, Петр беседовал с котом — но полежи-ка несколько дней без дела и без книг, и со стенами станешь разговаривать. Вот если бы Петр сообщил, что кот начал ему отвечать, я бы забеспокоилась, а так — пусть…

— Нет, я ей строго-настрого запретила, да он и не просит. Глядишь, и возьмется за ум. — Марья приложила ладонь к груди, губам и лбу, похоже, это было что-то вроде нашего крестного знамения. — Дай-то бог. Справный ведь парень был…

Открылась дверь, впуская Дуню, и мы замолчали.

Работать физически после бани не хотелось, и я достала из сундука клубок пряжи и спицы. Пряжа была толстая, грубоватая, в самый раз для носков. Только я затеяла не носки, а домашние башмачки. Вязать носки на двух спицах я научилась по какому-то журналу. Быстро и просто, знай себе прибавляй две петли от центральной. Сидят они хуже, чем традиционные носки на четырех, но как башмачки — будут хороши. Подошву я решила не вывязывать, а пришить выкроенную из кожи, и еще сукно для тепла. Иглой такое сложно проткнуть, но шило нашлось среди прочих инструментов в людской.

— Какие ладные! — восхитилась Марья, когда я надела готовые башмачки и приподняла ноги, разглядывая. — Когда только успела научиться!

— От безделья маялась, как всегда, — улыбнулась я.

— Видать, на полжизни вперед набездельничалась, хлопочешь, словно пчелка. — Она глянула в темноту за окном. — Спать пора, касаточка. Давай-ка я вино поставлю, выпьешь, чтобы не простыть, да под одеяло. И грелку не забудь.

На мой взгляд, грелка была уже не нужна. Подброшу в печь немного дров на ночь, и будет совсем хорошо.

— Выпью, — не стала спорить я. Хотя я не чувствовала никаких предвестников простуды, тем более после бани, стоило перестраховаться, чтобы опять с «нервной горячкой» не свалиться. — И давай руку тебе снова привяжу, чтобы ты ее не сдернула ненароком.

Марья вздохнула.

— Думала, ты уж забудешь.

— Потерпи, нянюшка.

Мне и вправду было жаль ее, с гипсом и ходить, и спать неудобно. Но ведь не развлечения ради я его накладывала.

— А если я обещаюсь честно на косынке руку носить? — заискивающе спросила она. — А то даже на кухне помочь тебе не могу. Посуду-то мыть да продукты порезать и в котел сложить — руками размахивать не надо.

— А ухватом ворочать? А тесто месить? Сдернешь снова плечо, плохо будет!

— Господом богом клянусь, не стану ничего делать, у тебя не спросив! А в печь что поставить или хлебы вымесить Дуняшу позову. В доме и без того работы хватает. И вам легче, и я дармоедкой себя чувствовать не буду.

— Да какая ж ты дармоедка! — возмутилась я.

— Опять же, хоть босовиков таких навяжу, как ты показала, пока с Петькой лясы точу, — не унималась Марья. — Будет хоть дело.

— Обещаешь? Руку еще дней десять беречь придется, — окончательно сдалась я.

— Да я уже поняла, что ты слова на ветер бросать перестала. Ежели что сказала делать, значит, надо делать, а то хуже будет. Будто маменька твоя покойная с того света тебя вразумила.