Книга Эйна из Третьей зоны. Трава на асфальте, страница 96 – Арина Остромина

К концу второй недели я уже не могла думать об экзамене, меня мутило от этих мыслей, я и сама перестала понимать, чего хочу больше: пройти или провалиться. Сармат меня ни о чём не спрашивал – видел, что я нервничаю. Торлана я не встречала после драки с Альвином. Сара и Валита пытались меня утешить, но у них это плохо получалось. То они принимались меня уверять, что я обязательно попаду на курсы при Бирже, то наоборот: начинали рассказывать, как будет здорово, если меня всё же не примут и я останусь в приюте до следующей зимы – до моего семнадцатилетия, в одной спальне с Сарой и на одной фабрике с Валитой, которая уйдёт из приюта уже этим летом. Я видела, как меняются их лица, подсвечиваются лёгкими улыбками, когда они расписывают мне прелести этого варианта: они втайне надеялись, что я останусь с ними. Но они бы никогда не признались в этом.

Несмотря на мои старательные подсчёты, я всё же пропустила эту важную дату. После обеда я отрабатывала свои полтора часа в швейной мастерской, строчила скучные прямые швы на бесконечных наволочках, а сама думала о задачах, которые мне попадутся завтра на школьном экзамене по математике. Дверь приоткрылась, и кто-то вызвал Наставницу Гису в коридор. Вскоре она вернулась и высоко подняла руку: это означало, что мы должны прекратить шитьё и выслушать её.

– Эйна, выйди в вестибюль. Там тебя ждёт Наставница Фламия.

В первый момент я испугалась: что-то случилось? С тётушкой Мартой? Или в школе? И тут же поняла: Биржа! Мне хотелось скорее оказаться в вестибюле, но тело плохо слушалось. Так часто бывает от волнения: ноги как ватные, плетёшься еле-еле. Коридор казался слишком длинным, я с усилием переставляла негнущиеся ноги, пока шла вдоль гардероба, который всё не кончался. Но вот наконец я дошла до угла и повернула.

Рядом с Наставницей Фламией стоял юноша в зелёной форме официального курьера. Они каждый год приносили сюда письма от Дарителя Кириана. Но раньше они отдавали конверты Наставнице Фламии, даже если я стояла неподалёку, а после этого она вызывала меня в свой кабинет для разговора. Сейчас всё было иначе. На конверте было написано: «Эйне 7537. Вручить лично».

Курьер спросил мой родовой номер, я назвалась. Он протянул письмо и попросил расписаться в блокноте. Я поспешно чиркнула имя и родовой номер и начала открывать конверт.

Наставница Фламия не сводила с меня глаз. Она всегда подозревала меня в каких-то кознях против неё и против приюта, ей казалось, что я ищу повод нажаловаться на неё в Комитет защиты детства. Наверное, у неё были причины этого бояться. Может быть, она уменьшала детям пайки и отдавала излишки наставницам. Может, делала ещё что-нибудь противозаконное. Но я об этом ничего не знала, у меня и в мыслях не было жаловаться.

И неприязнь Наставницы Фламии уже давно не вызывала у меня никаких чувств. Я давно привыкла, что раздражаю её, и понимала почему: из-за регулярных писем из школы, где просили освободить меня от каких-нибудь обязательных занятий, и ещё из-за моего «почётного» родового номера – из первой десятки тысяч.

Совершенно случайно оказалось, что у меня самый ранний родовой номер во всём нашем приюте. В детстве я не задумывалась об этом, и только недавно узнала от Валиты, что некоторые мне завидовали. Такой номер делал меня немножечко «принцессой» в глазах девочек. Они думали, что до приюта я жила в более обеспеченной семье, чем у других: большая квартира в центре города, особые пайки. Это было не так, наша семья была обыкновенной! Но меня никто не спрашивал об этом. Просто невзлюбили, и всё.